Элин Сакс - Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении

И потом в 1998 году, по какой-то причине — никто не знает, по какой именно — Лодор перестал принимать лекарства. Когда его беременная невеста попыталась убедить его, что ему были необходимы как лекарства, так и, может быть, госпитализация, он зарезал ее около их кухонного стола.

Я долгое время размышляла о том, чтобы написать книгу о моей жизни, когда история Лодора стала достоянием публики. Я уже испытывала смешанные чувства о том, чтобы описать все это на бумаге. Душераздирающая история, случившаяся на другом конце страны, только усилила мои сомнения. Может быть, публичное откровение о моей болезни изменит то, как мои друзья, коллеги и студенты меня воспринимают. Может быть, когда они узнают правду, они будут думать, что я слишком хрупка или слишком страшна, чтобы доверять мне как профессиональному коллеге или близкому другу. Может быть, они поверят, что трагический агрессивный срыв неизбежен.

Однако, в конце концов, именно история Лодора убедила меня написать книгу. Неистовство в средствах массовой информации, окружавшее это историю, только добавило к мифу, который питает стереотип: что шизофреники агрессивны и представляют собой угрозу. В действительности подавляющее большинство шизофреников никогда никому не вредят; гораздо более вероятно, что они нанесут вред себе, чем другим.

Другой причиной, по которой я чувствовала себя вынужденной написать про свою жизнь — это дать людям надежду: диагноз психической болезни не означает автоматического приговора к блеклой и мучительной жизни, без удовольствий или радости или достижений. Я также хотела развеять миф, которого придерживаются многие профессионалы в области психического здоровья — что люди с серьезными расстройствами мышления не могут жить независимо, не могут работать с полной отдачей всех сил, не могут иметь настоящих друзей, не могут состоять в значимых, сексуально удовлетворяющих любовных отношениях, не могут жить богатой интеллектуальной, духовной или эмоциональной жизнью.

Медикаменты, без сомнения, сыграли центральную роль в управлении моим психозом, но то, что позволило мне найти смысл в моей борьбе — найти смысл во всем, что случилось до и во время моей болезни, и мобилизовать все силы, которые у меня были, чтобы жить богатой и продуктивной жизнью — это терапевтические беседы. Для людей с расстройством мышления не ожидается большой отдачи от этого способа лечения; разговорная терапия ориентирована на понимание и базируется на отношениях. Но мне она помогла. Может быть, и есть замена связи между людьми — двоих людей, сидящих вместе в комнате, один из которых может свободно говорить обо всем, что он думает и чувствует, и зная, что другой фокусируется на нем с участливым и вдумчивым вниманием — но я не знаю, что может быть такой заменой. Это, в самой сути своей, отношения, и для меня это было ключом ко всем другим отношениям, которые мне дороги. Часто я веду корабль своей жизни по переменчивым, даже угрожающим водам — мне нужны люди в моей жизни, которые бы мне сказали, что безопасно, что реально, и за что стоит держаться.

Я пишу также потому, что я знаю, что такое быть психически больной. И я знаю лучше большинства из нас отношение закона к пациентам с психическими расстройствами, унижение привязывания к кровати против нашей воли и принудительное пичканье лекарствами, о которых вы не просили, и о которых вы ничего не знаете, и в которых ничего не понимаете. Я хочу, чтобы это изменилось, и теперь я активно пишу и выступаю об этой вопиющей необходимости перемен. Я хочу принести надежду тем, кто страдает от шизофрении, и понимание тем, кто ею не страдает.

Теперь у меня есть в жизни практически все, чего я могла бы пожелать, но моя болезнь тоже взяла свое. Я потеряла годы своей жизни. Я упустила несчетное количество контактов — близких друзей, дорогих возлюбленных. У меня никогда не было детей. Я никогда не смогла испытать радость от работы в большой и известной юридической фирме, со сложными делами и чрезвычайно тяжело работающими талантливыми коллегами. Даже сейчас я не могу путешествовать так, как мне бы хотелось — спонтанно, неделями в незнакомых и новых местах. Я говорю по-испански, но я не могу поехать в Испанию. Мой лимит комфорта для поездок за город даже с Уиллом — это около четырех дней. Он угрожает поставить мне компьютерную программу «виртуальный офис», чтобы мы могли ездить, и все же я чувствую себя в безопасности в моем офисе в университете Южной Калифорнии. Работа — это одновременно моя отрада и мое зеркало — когда я теряюсь, кто же я, она здесь на КТУЛХУ странице, чтобы напомнить мне об этом; когда я вдали от нее, я теряю ориентацию.

Годами я относилась к своему телу как к месту, где я живу, и настоящая я была в моем разуме; тело было просто футляром, и при этом не очень надежным — чем-то грязным, животным… Уилл, а также то, что я заболела раком и выжила, изменили в этом отношении очень многое. У меня хорошие отношения с собственным телом в последнее время, может быть, я даже отношусь к нему по-хозяйски — но и одновременно — настороженно. В конце концов, оно не раз меня подводило.

Поэтому я борюсь с летаргией, причина которой — моя погруженность в книги, в сочетании с успокоительными препаратами. Физические упражнения мне всегда давались нелегко — я никогда не любила беговую дорожку в тренажерном зале или велотренажеры; мне они были скучны. И в отличие от большинства в Калифорнии, я уж точно не была бегуньей. Поэтому я катаюсь на роликах. Мои родители начали кататься на роликах в Центральном парке много лет назад, и однажды они позвали меня с собой; я подумала, что они немножко сбрендили, но пошла с ними и сразу же полюбила кататься. Поэтому теперь я катаюсь и беру уроки — фигурное катание, танцы на роликах, плюс базовые шаги и фигуры. Какое-то время я делала это два раза в неделю; теперь я могу выделить время только на один урок в неделю с профессиональным тренером. Это собранность, дисциплина, предсказуемость и вдохновение. А большую часть времени это просто чистое удовольствие.

Написать эту книгу значило, что я должна была (и хотела) начать говорить правду о своей болезни людям, которым я ее еще не сказала. Некоторые из них были довольно близкими друзьями, но такими друзьями, которым, по той или иной причине, я не решалась открыться раньше. Например, один из моих друзей часто рассказывал шутки о психически больных; я думала, что он будет смотреть на меня свысока, когда услышит правду. Другие друзья были моими недавними коллегами, и я не хотела, чтобы они потеряли веру в мои академические способности.

Мой опыт, который я получила, раскрыв правду о себе всем этим людям, был настоящим открытием. Большинство людей принимали это нормально; многие сказали, что они понятия об этом не имели и были шокированы. Неужели же это случилось много лет назад, и теперь уже не было проблемой? Один профессор права в ответ открылся мне, что он страдал от биполярного расстройства; после этого откровения — вместе с нашей взаимной поддержкой в течение многих лет — мы стали близкими друзьями. Другая подруга, психиатр, уговаривала меня использовать псевдоним при написании книги, но я подумала, что это только произведет неверное впечатление, скомпрометирует саму идею книги — как будто это было слишком страшным, чтобы говорить об этом вслух. Тогда она сказала нечто, что заставило меня задуматься. «Но Элин, неужели ты действительно хочешь стать известной как шизофреник, у которого есть работа?» Этот вопрос меня поразил. Неужели это и есть то, кто я есть? Неужели я — только это?