Мойша Шпиндэль - Таки еврэйский анекдот

— Лучше б вы вообще перестали писать, — сказал ему учитель. — Это вас никуда не приведет.

— А если я перестану писать, — спросил толкователь, — это приведет меня куда-нибудь?

Как-то хасид Нюма решил жениться. Он пришел к своей невесте и сказал о своих намерениях.

— Все в тебе хорошо, Нюма, — сказала невеста. — Только смени костюм, оденься цивильно и сбрей пейсы.

Нюма так и сделал. Пришел к невесте в новом смокинге и стриженный у лучшего парикмахера.

Невеста сказала:

— Вот теперь хорошо.

Тогда Нюма пошел через дорогу в синагогу договориться о свадебном наряде. И на середине пути его сбила машина.

Нюма предстал перед Богом и спросил его:

— Господи, я соблюдал субботу и все обычаи, не ел трефного, молился и славил тебя каждый день.

За что же ты покарал меня в такой счастливый день?!

— Нюма, так это был ты? А я тебя не узнал…

Умирает ребе. Один за другим у одра выстроились его ученики. Первый ученик склонился над ребе и спрашивает:

— Ребе, так что же такое жизнь?

— Жизнь как бочка, — многозначительно отвечает ребе.

Первый ученик передает второму:

— Жизнь как бочка. Второй третьему:

— Жизнь как бочка. Третий четвертому:

— Жизнь как бочка.

И так по цепочке. Наконец слова доходят до мальчишки, безразлично ковыряющего в носу.

— А почему как бочка? — удивленно спрашивает мальчишка.

— А почему как бочка? — отсылает вопрос дальше последний ученик.

— А почему как бочка? — передается вопрос к впереди стоящим.

Вопрос доходит до первого ученика, и тот спрашивает ребе:

— Ребе, а почему как бочка?

— Ну так НЕ как бочка…

Рядовой Рабинович, проходя мимо старшего офицера, не отдает тому честь.

— Почему вы меня не поприветствовали?

— Вы ждали от кого-то привета?

— Вы что, не видели, какие звезды у меня на погонах?

— А разве я астроном?

— Вы знаете, что вам за это будет?!

— А разве я пророк?

Еврей спрашивает у раввина:

— Ребе, а во время поста еврей может спать со своей женой?

— Да.

— А с чужой?

— Нет.

— Почему?

— В Торе ясно сказано, что во время поста еврей не должен получать удовольствия.

— Ребе, что такое альтернатива?

— Это когда у тебя есть куриные яйца и ты можешь делать с ними все что захочешь: можешь сварить, можешь сделать омлет, а можешь их высидеть — тогда у тебя будут цыплята, затем куры, которые потом будут давать яйца, из них цыплята, потом опять яйца, потом ударит гром, молния и все пропадет.

— Так в чем же альтернатива?

— Утки.

Еврей в отчаянии приходит к ребе.

— Ребе, у меня жена, десять детей, есть нечего. Что делать?

— Совсем есть нечего?

— Совсем. Только есть два петушка — черный и белый.

— Так зарежь одного из них и накорми детей.

— Знаешь, ребе, эти петушки уже десять лет живут вместе. Если белого зарезать — черный обидится, если черного зарезать — белый умрет от тоски.

— Я буду всю ночь думать, — сказал ребе, — приходи утром.

Утром еврей приходит опять и повторяет всю историю сначала.

— Что делать, ребе?

— Надо резать одного из петушков.

— Но какого? Если белого зарезать — черный умрет от тоски, если черного — белый.

— Надо резать черного, — категорически заявил ребе.

— Но тогда от тоски умрет белый!

— Ну и фиг с ним.

В гостях:

— Скажите, у вас есть чай?

— Нет.

— А кофе?

— Есть чай.

В местечке построили баню. Один еврей приходит к ребе и говорит:

— Ребе, надо красить пол в бане, иначе еврей может занозить себе ногу.

— Вы правы.

Тогда другой еврей говорит:

— Пол красить не надо, иначе еврей поскользнется, упадет и сломает себе голову.

— И вы правы, — отвечает ребе. Тогда третий говорит:

— Ребе, но так не может быть, чтобы этот был прав и этот был прав!

— И вы правы.

Сын звонит своей матери:

— Ты знаешь, мама, я хочу жениться.

— Хорошо, сынок.

— Да, но она русская.

— Хорошо, сынок.

— Да, но у нас нет денег, и мы хотим взять у вас с отцом ваши сбережения.

— Хорошо, сынок.

— Да, но нам негде жить, и мы хотим поселиться в вашей комнате.

— Хорошо, сынок.

— Да, но что ты тогда будешь делать?

— Вот положу трубку и умру.

Недавно крестившийся купец Кон выдает дочь за сына крещеного еврея, банкира Розенблюма.

— Я всегда мечтал о таком зяте, — говорит Кон друзьям. — Симпатичный христианский юноша из хорошей еврейской семьи.

— Это твой родной брат? — спрашивает Додик Менделя.

— Да, но он мой дальний родственник.

— Как это может быть?

— Я родился первым, а он был в семье одиннадцатым.

— Ты знаешь, моя жена так хорошо готовит и вышивает на пяльцах.

— Ха! Моя тоже не очень большая красавица.

— Сара, ты помнишь, как мы опоздали на последний пароход в Стамбул и ты держала меня за руку?

— Да, я всегда держала тебя за руку.

— Ты помнишь, как закончился НЭП, меня посадили и ты держала меня за руку?

— Да, я всегда держала тебя за руку.

— Ты помнишь, как в тридцать седьмом мне дали пятьдесят восьмую и ты держала меня за руку?

— Да, я всегда держала тебя за руку.

— Ты помнишь, как меня взяли, когда было «дело врачей», и ты держала меня за руку?

— Я всегда держала тебя за руку.

— Так, может быть, все неприятности у меня были оттого, что ты держала меня за руку?!

— Мойше, скажите, вы с вашей Басей счастливы?

— А куда деваться?

— Хая, смотри, какие у тебя кривые и волосатые ноги!

— А! Какая разница, на чем ходить на работу.

— Правда ли, что ваша дочь выходит замуж?

— Да, постепенно.

— Фима, ты нам больше не звони.

— Почему?

— После твоего визита у нас пропала серебряная ложка.

— Ты что, с ума сошел? Приди и обыщи меня и мой дом! У меня нет твоей ложки!

— Конечно нет, мы ее нашли.

— Так в чем же дело?

— Неприятный остался осадок.

— Боря! Не бей так сильно Изю! Вспотеешь!

— Мадам Трахтенберг, когда ваша Софочка думает выходить замуж?

— Всегда!

Еврей Шломо лежит в госпитале при смерти. Его семья пригласила раввина быть с ними в этот тяжелый момент.

Когда раввин встал у кровати больного, состояние Шмуля явно ухудшилось, и он судорожными движениями руки показал, что хочет что-то написать. Раввин с любовью подал ему ручку и лист бумаги.

Шломо из последних сил нацарапал записку и умер. Раввин решил, что сейчас не время читать записку, свернул ее и положил в карман пиджака.

На похоронах, когда он заканчивал свой панегирик покойнику, раввин вспомнил, что на нем тот самый пиджак, в котором он был в момент смерти Шломо. Раввин сказал: «Знаете, Шломо дал мне записку прямо перед смертью. Я ее еще не прочел, но, зная Шломо, я уверен, что она содержит слова утешения для всех нас».