Шая Воронкова - В случае смерти разбить

Неужели ее последней мыслью будет такая глупость?

Страх тошнотой сжимает горло, и тут это и случается. Мир на мгновение замирает. Следом раздается тягучий звук, похожий на поворот ключа в заржавевшей скважине. Он длится и длится – будто целую вечность. А потом мир так же резко приходит в движение. По подвалу проносится резкий порыв ветра, такой сильный, что нога, которую он хлестнул, начинает гореть. Слышится вскрик, топот, бряцанье упавшего ножа. И Верунчик ощущает, как кожи касается тепло, идущее от чего-то тяжелого, нависшего прямо над ней.

– Хватит.

Никогда она еще не слышала такого властного голоса. По сравнению с ним даже директор факультета, напоминающий характером молодого бульдога, кажется ничтожным. А от этого голоса словно способны расступаться реки и становиться песком горы. Рядом шуршит. Верунчик вдруг понимает, что все еще жмурится, и распахивает глаза. Первое, что замечает: свечи еще горят. Все до одной. Но она же слышала ветер. Моргает. Ее щеки оказываются мокрыми от слез, зато рука совершенно не болит, и вокруг только пара красных пятен вместо положенной лужи. Успокоившись, Верунчик поднимает глаза. Он оказывается совершенно не похожим на то, как люди представляют демонов: ни копыт, ни хвоста, ни зловонного дыхания. И не человек с рогами или горящими глазами, как по телеку в сериале. Его даже сложно назвать материальным: просто сгусток тьмы и жара, неясный силуэт которого наводит на мысль то ли о животном на четырех лапах, то ли о костре. Нависает, будто гора, даже дышать трудно. Но, несмотря на это, Верунчик его почему-то совершенно не боится.

Демон чуть смещается в сторону, и она наконец замечает скучковавшихся сектантов. Они о чем-то тихо спорят, выпихивая друг друга вперед – и охотнее всех пихается Мастер, но почему-то все равно проигрывает. Обругав каждого по очереди, он все-таки делает шаг, выставив одну ногу вперед, будто герой перед эпичной битвой, но продолжая прижимать рукой к груди телефон.

– Прими эту жертву, о Повелитель! – наверное, он пытается сказать это грозно и уверенно, но выходит похоже на писк. А еще видно, как дрожат пальцы, сомкнувшиеся вокруг телефона. – Эта чистая душа…

Мастер запинается. Демон обходит распростертую Верунчика кругом. Он выглядит совершенно мягким, но она явственно слышит, как стучат по полу острые когти. И, почувствовав, как ее разглядывают такие же невидимые внимательные глаза, замирает. Демон отворачивается, тихо фыркнув. Верунчик невольно чувствует вину за то, что недостаточно хороша и чиста для жертвы. И тут же одергивает себя – вот еще, обойдется. Демон поворачивается спиной. В пробирающем до мурашек голосе сквозит насмешка.

– Глупость какая. Вы бы еще мешок картошки кинули.

Не зная, за кого больше обиженная: за себя или за картошку, – Верунчик наконец избавляется от скотча и, ворочаясь, как гусеница, возмущенно заявляет:

– Между прочим, мешок картошки сейчас не дешевый. Может, даже дороже, чем…

«Моя жизнь». Она не договаривает, сама не зная, чего боится больше: что демон согласится и попросит взамен картошки, или что предпочтет ее. Так что, когда он оборачивается, ждет, чувствуя, как сдавливает легкие и они горят: сейчас напрыгнет, вот прямо сейчас. Но по темному сгустку идет рябь, и Верунчик с внезапно замершим сердцем понимает. Он улыбается. Он улыбается… ей?

– М-мешок? – Мастер сдавленно шепчет, будто настолько пораженный, что еле шевелит языком.

Демон колышется, словно вздыхает. Интересно, сколько раз ему приходится вот так срываться к каким-то дурачкам? И это все длится, может, не одно столетие. Бедный. Стоп, почему она вообще начала его жалеть? Надо выбираться, пока они заняты, веревки снять попытаться. Но Верунчик продолжает лежать.

– Вы вообще знаете, что значит «жертва»? – голос клокочет, будто с каждым словом внутри демона все сильнее разгорается пламя. – Это что-то, от чего добровольно отрекаешься. Нечто ценное, что жалко отдавать. Значит ли для вас что-то эта женщина? Не думаю. Не больше, чем мешок картошки.

В конце концов его голос заставляет Мастера сгорбиться, закрывая живот руками, как от удара. Но его приспешники напирают, и тот с трудом распрямляет плечи, заставляя себя говорить с почти такой же, как раньше, уверенностью:

– Но мы призвали тебя, чтобы ты служил нам, де-

Раздается звук, похожий на гром. Сектанты вздрагивают, но Верунчик сразу понимает, что это смех. Демон будто раздувается, но тут же съеживается обратно. Идущий от него жар заставляет забыть, насколько холодный под ней пол и сырой воздух: стоит закрыть глаза, и ясно представишь, как стоишь посреди пустыни. Или в жерле вулкана.

– Вы призвали? Нет, – он склоняется, будто разглядывает след от мела и вычерченные знаки. Верунчику кажется, что она ему мешает, но каждый раз, проходя мимо, демон касается то ее руки, то ноги, будто…трется, как домашний зверь. Наконец, он останавливается и ухмыляется: – И это называется призыв? Давно я не видел таких кривых знаков. Вы врачи все, что ли? Да нет, тогда бы не читали на латыни с такими идиотскими ошибками.

Ну наконец-то. Несмотря на ситуацию, Верунчик расслабленно улыбается. Мастер вжимает голову в плечи.

– Но мы… Я…

– Да так даже курицу не призвать, не то, что демона, – презрительно цедит тот в ответ. – А жертва? Чья это кровь? Твоя? Или, может, твоя?

Обращаясь то к одному, то к другому, с каждым сказанным словом демон все ближе движется к меловой линии, пока не останавливается в миллиметре от нее, вытянув то, что можно считать шеей, и переходит на шепот. Несмотря на это, в нем чувствуется угроза, опасность, которую способны вызвать только хищники или стихийные бедствия. Мастер отступает, но его снова отпихивают вперед. От резкого толчка капюшон слетает с головы, открыв совершенно побелевшее, осунувшееся лицо. Надо же, какой молодой. И все руки к груди прижимает. Демон замечает это и ехидно добавляет.

– Даже выучить слова не могли, тьфу, колдуны, тоже мне. Все читали с этих, как их…

Будто отличница у доски, Верунчик довольно заявляет:

– Телефонов!

Демон трется о ее ногу уже совершенно очевидно.

– Да, телефонов.

Парнишу младше себя даже язык не поворачивается назвать Мастером. Со снятым капюшоном с него слетает вся бравада, и он глухо бормочет:

– Тогда… тогда почему ты здесь?

На мгновение Верунчику кажется, что над ней зависает солнце.

– Она призвала меня.

Почему-то именно тогда Верунчик остро чувствует, насколько хочет жить. Дышать. Ходить. Видеть небо и дождь. Демон высоко над ней, но его шепот звучит будто возле уха, или вообще – внутри головы. Бросает в пот от жара, но он не опаляет. Как пламя, которое она смогла приручить. С затекшими руками, распростертая, в пыли, она чувствует себя так, будто держит в руках весь мир, и он бьется, как огромное сердце.