Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная [сборник]

— Поздно же вы раскусили Шкуро, — заметил Муромцев.

— Я не о Шкуро. Но этот обвинительный акт — анонимка!

— Чего это вы так против безымянности? — возразил Семенов. — Анонимность в принципе не противоречит морали.

— Что?! Хороша же ваша мораль. Как вам не стыдно!

— Не стыдно. Анонимно — значит, безымянно. Анонимно, бывало, печатали свои произведения классики.

— Бросьте! Мы, видите ли, апеллируем к высоким примерам. Анонимка — это проявление нашей трусости…Вы скажите лучше, Оля, прямо: вы подписали бы этот правильный документ?

— Н-нет…

— Почему?

— Не знаю.

— Так знаю я! В вас нет гражданского достоинства. Все ваши интересы сосредоточились на вашем детеныше…

— Не называйте Владика детенышем!

— Чего он к ней привязался? — угрожающе спросил Слава.

— Недостаточно быть самкой., — не слушая и не слыша продолжал Сашин.

Негодующая Оля встала.

— Это переходит всякие границы! — крикнула с места Рогнеда Николаевна. — Олег Георгиевич! Почему вы молчите?!

Оля заплакала, отвернувшись к окну.

— Игорь Игоревич. Успокойтесь, — как-то очень индифферентно сказал Линчевский.

— Простите, Оля. Вы неправильно меня поняли… — смутился Игорь Игоревич.

— Слушайте, вы, обличитель! — встал с места Семенов. — Мы не трусы. И герой ли тот, кто легко и просто пишет заявление об уходе? А может быть проще было бы уволить Шкуро? Мы не делаем ничего для этого. Почему так подавил нашу волю этот Карабас-Барабас? Он зол, вреден, но не глуп. Он наблюдателен, памятлив и психолог, конечно. Он держит нас тем, что он может нам дать? Нет, тем, что он может не дать. Он может не дать хорошую характеристику в аспирантуру, на курсы, для поступления в вуз, в суд и черт-те еще куда. Слава богу, что мне не нужна его характеристика в прачешную. Он может, Он может не позвонить в хозяйственный отдел министерства, чтоб мне выправили железнодорожный билет в месяцы пик, может не оплатить мягкий вагон, потому что я не достал купированный. Может срезать заслуженную премию за строптивость. Он лезет в мой кошелек. Может не написать ходатайство в исполком, если у меня течет, крыша. Муромцеву, например, который живет в развалюхе, назначенной к сносу, он может не выдать древесные отходы для отопления. С наслаждением он предаст их огню в цекабевском дворе. Не даст грузовик для их вывоза. Славе он может не дать разрешения приходить на пятнадцать минут позже за счет обеда, а он загородник, завязан электричкой…

— С нового года у меня жилье в городе, — буркнул Слава.

— Получил? Квартиру? — живо откликнулась Рогнеда Николаевна.

— Женюсь, — покраснел Слава.

— Счастливец! У него есть еще неиспользованные возможности, — пошутил Семенов. — А у меня их давно уже нет и я в лапах у Шкуро! — со злобой вскрикнул он. — Я семнадцатый в списке…

Все поняли, что список этот на жилплощадь.

— Отпроситься с работы я могу только за свой счет, написав заявление. А авральные переработки идут за счет ненормированного рабочего дня. «Вы у нас ведущий конструктор», — «льстит» тебе сам директор…

— Здесь он целиком прав, — не выдержал честный Сашин. — Самовольные отлучки с работы…

— Бросьте, вы! — не дала договорить Рогнеда Николаевна. — На отлучки любимцев он смотрит сквозь пальцы.

— Мало того, что он использует рычаги власти, — продолжал Семенов, — данные ему для умного и справедливого управления.

— А не для того, чтоб вершить произвол, — вставил Муромцев.

— …Он еще влез в функции месткома, Получил ли кто материальную профсоюзную помощь без его благословения? Путевку с профсоюзной скидкой в пионерлагерь, детсад, санаторий? Направление в профилакторий? И все это он делает «логично» и на уровне: «Администрация должна следить за формами поощрения. Тех-совет объективно, голосованием, определяет количество и качество работы каждого». А стенгазета? И здесь — он. Стриж, так и не поместили твои частушки?

— Нет.

— Почему? Мне так понравились, — огорчилась Оля. — Я их одобряю.

— Этого, старуха, недостаточно. Сам удивляюсь, но…

— Частушки — сила. А обещали? В смысле — в еледующем номере? — спросил Слава.

— Нет, старик. Сатира смеется, обнажая один уцедевший зуб. «При проверке факты не подтвердились».

— Кто проверял?

— Дудкина.

Семенов сел и снова обратился к Сашину:

— Только вы, с вашей наивностью, полагаете, что власть Шкуро остается на пороге ЦКБ. Он властен надо мной и тогда, когда я переступаю порог своего дома. Будет этот тесный дом моим навсегда или по его воле я получу другой?

Семенов остановился в секундном размышлении, что-то взвешивая.

— Но Шкуро по-своему умен. Он может пойти вам и навстречу.

Я сегодня пойду и почитаю в Ленинку. Публичная библиотека эта доступна теперь и для меня не кандидата и не доктора наук — Шкуро дал мне письмо туда, преувеличив мое значение. Но вот, звонит телефон. Почему? Установили. Три письма писал Саня на телефонную станцию. Повелел Шкуро. Ложусь спать…

— И творите молитву за благодетеля! — едко бросил Сашин.

— Нет…

Но здесь встал со своего места огнедышащий «Савонарола» — Сашин.

— Я сдерживал себя, хоть мне стоило это невероятных усилий. Ваша речь — сгусток цинизма! Вот она, психология приспособленца!

Сашин задохнулся.

— Сашину сильно не хватает сейчас рясы аскета иля, на худой конец, тоги, — шепнул Рогнеде Стрижик.

— Поосторожнее в выражениях, Сашин!! Вы, каи всегда, ничего не поняли! — прогремел Велес.

Все покрыл троекратный гнусавый гудок, просигиач ливший окончание обеденного перерыва.

Вслед за ним раздался мелодичный звон.

Это Олег Георгиевич позвонил набором колокольчиков «Дар Валдая». Дар от Валдая, олимпийский сувенир, он получил в прошлый «мужской день» 23 февраля. Он поставил сотрудникам условие: «звякать» он будет редко, но уж если — «многозвучно звенит колокольчик», — пропел он — то должна быть полная тишина. Значит, он будет говорить важное и чтоб не перебивала.

Конвенция была подписана и уговор не нарушался.

— Я прошу прекратить дискуссию. У нас сейчас производственное совещание. Будем работать. А что касается нашего директора, — непоследовательно продолжал Линчевский, — то все познается в сравнении. Может, Владимир Васильевич не так уж… В разгоряченное мозгу Игоря Игоревича, после того, как порошковый..

— Как?! Вы… вы… адвокат Шкуро? Теперь я начинаю понимать, почему тормоз… Я прозреваю! — воскликнул побледневший Игорь Игоревич. — Вот откуда ваша пассивность на техсовете…

Линчевский поморщился.

— Сашин, молчать! Вы нарушаете Валдайский пакт! — крикнула Рогнеда Николаевна.

— Теперь мне ясно, почему вы входили в каждую подробность моей разработки! Ваша лицемерная помощь, двурушник…