Владимир Сумин - Байки из мавзолея. Роман в анекдотах

Что при этих переменах с человеком происходит — внутрь не заглянешь. И внешне не определишь. И что человек при этом чувствует — тоже загадка. Если, конечно, он сам не поделится.

Как бы то ни было, братья последовали по этому пути. Абель в честь своего крестника стал зваться Дмитрием. Израиль в честь своего — Александром и в честь крестника брата взял отчество Дмитриевич.

Дальше у юношей сложилось хорошо. Они оба поступили в Военно-Медицинскую Академию. Оба ее окончили. И оба работали по специальности.

Это дедушка.

Ну, раз был дедушка, то должна быть и бабушка. И она, конечно, была. Звали ее Анна Ивановна. И опять имя и отчество не должны нас обманывать. Потому что ее девичья фамилия была — Гросшопф. Очень выразительная фамилия. Прямо кричит о себе фамилия.

Правда, говорят, что она была шведкой. А что — может быть. Вполне может быть и шведкой. Проверить это не удалось. Из Швеции ответ не пришел.

Известно, что в роду ее были шляпники, ювелиры. Так что, вряд ли шведка.

Другой вопрос, какое все это имеет отношение к нашему главному персонажу?..

А — имеет! Очень и очень даже имеет!..

Довелось мне в свое время послужить в армии. Отдать, так сказать, долг. Хотя и не брал взаймы.

Посвящение в военные началось со склада, где нам, новобранцам, выдавали обмундирование.

Руководил процессом белобрысый мордатый прапорщик, по виду из прибалтов. От нас требовалось назвать себя и сообщить свои данные: размеры головы, обуви и костюма. Он записывал в журнал и выдавал нужное.

Вроде бы и пустяшная операция. Только для большинства она оказалась сложной. Своих размеров не знали. Путались, ошибались, возвращались обменивать. Прапорщик злился и потел.

Переодевались в военное тут же, в помещении склада. Стоял шум и гомон. Кто-то повязывал портянку на голову на манер косынки и хихикал над своей внешностью.

Обмундированные отдавали друг другу пионерский салют:

— Разрешите есть!

— Есть разрешаю!

Передо мной в очереди стоял огромный плечистый детина метра под два ростом. Когда дошла его очередь, он бойко отрапортовал:

— Александр Паргамотникас. Голова — шестьдесят два, ноги — сорок четыре, костюм — пятьдесят шесть, пятый рост.

— Небось, литовец? — поинтересовался прапорщик, окидывая уважительным взглядом столь выдающуюся фигуру.

— Нет, я еврей! — нарочито громко и даже с вызовом ответил тот и победно оглянулся по сторонам с высоты своего роста.

Услышали все.

Голоса затихли. Всякое движение прекратилось. Все опустили глаза в пол. И стало отчетливо слышно как на плацу за окном солдат матом обучают строевому шагу.

Прапорщик густо налился кровью. А новобранец невозмутимо повторил:

— Шестьдесят два, сорок четыре, пятьдесят шесть.

Да, вот так это и было.

Еврей — это считалась не национальность. Это было вроде болезни — тяжелой, неизлечимой, в последней стадии. К тому же постыдной в приличном обществе — вроде сифилиса или проказы. И это в наше время!

А почему? Откуда это пошло?

Спросите любого, почему евреев не любили, и вам ответят, не задумываясь:

— Они Христа распяли!

Ну, ребята! Сколько ж можно? Они, не они? — спорить не будем. Но как-то не мешало б эту тему немного отпустить. Позабыть и успокоиться. Все ж не один день — две тысячи лет с того события прошло.

Ну, а если уж неймется, если пепел Клааса до сих стучит в сердце, распахните его. Развейте пепел по ветру. Пора. А то ненароком еще одного монстра вырастим.

Вот теперь что-то в характере и мотивах действий и поступков Владимира Ильича вырисовывается. Возникает какая-то ясность.

Сделали ставку на мозг и не промахнулись.

Мозг оказался необычный — с разными размерами полушарий. Это он получил в наследство от бабушки и дедушки по отцовской линии. Где мог иметь место инцест.

А вот на развитие этого своеобразного мозга, ущербного от рождения, несомненно, повлияла родня с материнской стороны.

Вернемся к дедушке.

Дедушка по маме, которого сначала звали Израилем, а потом Александром Дмитриевичем, сменил не только имя, но и веру. Из иудея превратился в православного.

Помогло ли это ему в жизни? Безусловно, помогло. Он занимался любимым делом. Достиг успехов в профессии, положения в обществе. Добился материального благополучия — Кокушкино это он купил, на заработанные. Без смены религии это ему вряд ли удалось.

Словом, внешне все выглядело пристойно. Жизнь удалась. А вот что творилось в душе… Смена религии — это совсем, совсем непросто.

Главная книга иудеев — Тора. Есть в ней одно важное положение: все беды и несчастье, выпадающие на долю еврейского народа, объясняются отступлением от веры. Отступить — означает обречь не только себя, но и своих сородичей на разные неприятности.

А ведь именно это папа Марии Александровны и сделал — сменил веру, то бишь совершил предательство по отношению к собственному народу. И потому наверняка осталось у него и чувство вины за свой поступок, и чувство обиды на существующий порядок в обществе, вынудивший его это сделать.

Веру он сменил, но евреем от этого быть не перестал. А на бытовом уровне, надо заметить евреев и иудеев не различали. И относились к ним одинаково плохо.

Евреи считались в обществе изгоями. Жить им дозволялось в определенных местах. Свободно перемещаться не разрешалось. В получении ряда профессий ограничивали. Боялись что ли, что они еще кого-то распнут?

У папы Марии Александровны было четыре дочки и сын. Жена его — Анна Ивановна Гроссшопф — умерла рано. Отец лично занимался воспитанием осиротевших детей. И наверняка делился с ними своими чувствами и переживаниями.

А теперь встанем на путь догадок и предположений.

А что, если ему удалось передать свою боль и терзания детям? И день за днем, год за годом вливать им яд неприязни к окружающему миру в их юные неокрепшие души? И они впитывали эти чувства отца? А потом их собственная жизнь сложилась так, что их личное представление о мире вошло в мощнейший резонанс со словами отца и дало невероятный выплеск ненависти к существующему строю у одного из потомков?

Могло такое быть?

А ведь именно это мы и наблюдали.

Посему пройдемся по жизни Марии Александровны Ульяновой поподробнее.

Муж, дети, достаток — внешне, как и у отца, жизнь Марии Александровны выглядит вполне счастливо и благополучно.

А так ли это было на самом деле? Все ли складывалось, как она хотела? И не было ли у нее своих личных обид на жизнь?

Замуж она вышла поздно — в двадцать шесть. А девок тогда выдавали в шестнадцать. И пересиживать было не принято.

Муж не казался выгодной партией. Да, порядочен, честен, образован. Но — сын безродного портного, без наследства, бедняк. Не ровня.