Светлана Багдерина - Волшебный горшочек Гийядина

Интересно, здесь больше трехсот литров, или меньше?

В то время как вокруг него было духу дюжины танцовщиц, семерых музыкантов, шести опахальщиков, пяти придворных льстецов правой руки, пяти придворных подхалимов левой руки, пяти придворных заспинных подпевал, четырех девушек, ответственных за очистку и вкладывание в монарший рот охлажденных фруктов, и три визиря – по одному на каждую руку и один просто великий.

Или просто втянул пристыженно голову в плечи при мысли об оставленном позади разгроме и потопе.

В смысле, склонного еще меньше, чем всегда. Простой график текущей склонности Олафа изображал бы прямую линию, резко уходящую в полностью отрицательную четверть координатной плоскости всемирной дипломатии.

Что самое главное, как единодушно признали мужчины.

А значит, автоматически вызвали настолько активное неприятие его премудрия, что тот едва не отказался от умывания вовсе, заявив выспренно, что подобное применение магического искусства недостойно настоящего волшебника, позорит доброе имя и умственные способности того, если они у него вообще когда-нибудь были, и что использовать магию для порчи хорошей чистой воды в угоду пошлым вкусам профанов и обывателей все равно, что забивать гвозди шкафом.

В покое.

Еще одном творении сулейманского отличника шантоньского ВУЗа.

Здесь и далее Кириана Златоуста «озвучивал» стихами Дмитрий Касич.

А вернее, в ту сторону, где, судя по звукам голоса, лицо лукоморской царевны находилось – полную и абсолютную тьму потайного коридора дворца не нарушал ни единый лучик света.

А иногда и пережевывающих – когда еще доведется отведать, что подают на стол его сиятельному величеству, высокородным придворным и гарему?

Хоть и очень хотелось.

Хорошо, что Сенька успела вовремя отдернуть нож.

Гораздо более волшебного, чем кто-нибудь из них предполагал, если быть точным.

Благоразумно не уточняя, что кроме кольчуги при этом на них в ста случаях из ста бывают еще и штаны.

В тезаурусе сулейманской науки – ученый, испытывающий результаты своих изысканий, естественно, на себе.

Потому что не все результаты изысканий стоят того, чтобы их на себе опробовали.

Пирог – от Маджида. Вода в вине – от фонтана.

То есть, в здании через дорогу его слышно было не очень хорошо.

С Олафом два раза. С этажеркой один раз. На Агафона приветствий уже не хватило.

Стихи Дмитрия Касича.

Там, где они еще оставались.

И не просто побитым, а долго, тщательно и с особым пристрастием.

Если бы края были ближними, логично рассудил Селим, то переброшенные через забор хранители дворцового спокойствия уже бы вернулись.

А, во-вторых, или, точнее даже, во-первых, чтобы пробить лоб иного начальника требуется осадное орудие посильней метательного ножа.

Если быть точным, училище строилось, разрушалось и строилось заново несколько раз, и каждый раз переносилось от Шатт-аль-Шейха всё дальше и дальше – на двойной радиус устроенного последним непутевым студентом взрыва или подземного толчка.

Да оно и к лучшему – а то быть бы на высоте двадцати метров драке двух магов.

Он же прощальный.

Потому что он-то свои поэтические способности знал.

Вообще-то, примененное Агафоном заклинание должно было уводить мысли посмотревшего на лицо Селима в другую сторону. «О чем они должны думать?» – спросил маг. «Ну о еде, может?» – предположила Сенька в такт желудку, бурчащему от хронического недоедания с утра. «О какой?» – настроенный на магическую волну чародей был дотошен и неизобретателен в области банального. «Ну о фруктах каких-нибудь? Арбузах там?.. Сливах?..»

Потому что незадолго до этого соседи, выведенные из себя душераздирающими звуками, которые юное дарование извлекало из своего инструмента, тайно от мельника уговорили мальчика поменять балалайку на городошную биту и подарочный набор чушек.

Потому что бабушка была, во-первых, добрая и терпеливая, а, во-вторых, и в самых главных, почти глухая.

«Это опять ты?! Да вали ты отсюдова со своей трындобренькой, через пень твою да в коромысло!!!»

Правая рука на отлете, правая нога отставлена чуть вперед, голова повернута направо же, чуть склонена набок, подбородок вздернут.

По этому поводу у Серафимы вопросов не возникало: она бы удивилась, если проговорив без перерыва столько, под конец они были бы в состоянии еще что-то выговорить.

Благодаря Агафону, даже если бы в душе отставного стражника сейчас бушевали вихри и бури почище, чем на улице, на его новом лице это отразиться бы не смогло никак.

В крышку гроба Агафона.

Чтобы не сказать, пырнул колючим.

Старинная лукоморская загадка «Смотрит в книгу – видит фигу» в Сулеймании обретала еще одну отгадку: «Читает учебник по фиговодству».

Уже пожалевшего о своей недостаточной рассудительности, не позволившей ему отсидеться за спинами товарищей.

Как оказалось к счастью старого и молодого мага и к удивлению остальных путешественников – потомственной знахарки.

Если Десятеро действительно умерли, да, были сомневавшиеся и в этом!

Или прибрать к рукам, как получится.

И тоже в детстве.

И это было отнюдь не случайно, как могло показаться непосвященному наблюдателю вроде Олафа, Ивана или даже Абуджалиля: за долгие века сосуществования в одной пустыне с Училищем техники профессиональной магии живность, не умеющая отличить мирно путешествующего волшебника от точно такого же волшебника, но собирающегося поставить магический эксперимент, потомства дать не успевала. Естественный отбор, однако, как сказал бы Адалет.

Только недалекие ремесленники от магии могли думать, что наносимые на ровную поверхность пола или земли письмена сами по себе не имели смысла и служили лишь для того, чтобы связать волю ифрита и замкнуть его в нашем мире до разрешения вызывающего удалиться. На самом деле всё было гораздо проще. Ифриты, джинны, дэвы и прочие обитатели потустороннего мира Сулеймании были очень любознательны и любили разносторонние развлечения. Так, например, джинны, в основном, предпочитали отряжские кроссворды, дэвы – прохождение лабиринтов в поисках дороги для мышки к сыру, элементэлы – раскрашивание фрагментов с разными точками так, чтобы получилась картинка, а ифриты обожали ребусы. И пока вызванный, к примеру, ифрит не разгадает предложенную ему головоломку, просить его можно было о чем угодно – он готов был сделать всё, лишь бы его оставили в покое. И чем интереснее и сложнее задание, тем больше времени тратил ифрит на его решение, и тем дольше бедного духа эксплуатировали бесстыжие маги. Но бывали такие случаи, когда на вызов являлся ифрит, предпочитающий кроссворды или лабиринты. И тогда волшебнику приходилось очень сильно жалеть, что его в детстве не отдали учиться на гончара или подметальщика улиц.