Наталья Литвякова - #СтранаОдесса, или Шутки в сторону! Юмор Натальи Викторовны

– И у нас таких полно, мам. А замуж я больше ни ногой, ты же знаешь.

– Ага, зарекалась коза в огород не ходить, капусту не есть, – она полезла в карман за платком. О! Значит, будет вторая часть Маппет Шоу. Ухожу в глухую оборону. В очередной раз извлекаю из чемодан кота.

– И вообще, там, – мама оглядывается. – Там мафия! Это, как его… родина крёстного отца!

Внук, не стесняясь, ржёт в голос. Не выдержала и я.

– Мама! Ты чего! Нельзя же так! – потом, стараясь серьёзно, говорю. – На каждую мафию там свой комиссар Катани есть, честное пионерское!

– Да ну тебя, – продолжает мама. – Ты хоть со своей учёбой страну не забудь посмотреть. Там же ж такие дворцы, мосты. А Венеция! – вздохнула мечтательно. – А магазины… эх! Ищи со скидками, торгуйся, – тут она достала бумажку из кармана, читает. – Скуу-зи. Скузи, говори, синьор, дорого! И сразу не хватай всё подряд.

Наконец, всё собрано. Попрощались, наобнимались. Барсика закрыли на кухне. Такси приехало. Я выхожу на лестничную площадку, вызываю лифт.

– Доча, – мама в дверях. – Чёрт с ним, мужиком, его и сюда привезти можно. Ты это. В Италию, смотри, не влюбись! А то, что мы тут без тебя делать будем? Поняла?

Ах, мама! Твои слова да в уши господу. Я шагнула в лифт. Кричу в дверь:

– Поняла, поняла! Не влюблюсь.

Ох, и трудно будет это, чувствую.

Дождь ворвался в город с сумерками. Я ворвалась в номер с дорожной сумкой. Отшвырнула её, и сразу к окошку: распоследний раз увидеть Его машину. Красные огоньки прощально мигнули и скрылись в пелене воды. Уехал.

Шум ливня прервал звонок.

– Пронто! – неужели он! – бросилась я с телефоном в руках на кровать. Словно в прорубь.

– Я те дам «пронто»! Ты почему второй день не звонишь?! – знакомый голос выдернул меня в реальность.

– Маама… – выдыхаю. – Ну я же объясняла, на выходные уезжаю в Венецию.

– И что?

Действительно. И что? Я зарылась лицом в шарфик. Память моментально подсунула: вот мы стоим на Мосту Вздохов: ветер распутал ткань, обвил лицо Марио. Он смеётся. Шёлк, будто кошка, трётся о высокую скулу. Я смеюсь тоже. Чувствую кончики пальцев на талии, почти невесомое касание. Целомудрие на практике и соблазн в теории, вот и всё. Воистину дольше всего мы помним тех, с кем ничего не было, но могло бы быть. Ах, Марио! Ой, мама…

Я вздохнула. Рассказываю ей о прекрасном городе, что раскинулся на островах, о дворце дожей, о площади Святого Марко, о Гранд-канале и гондолах. О старинных улочках, домах и пиццериях с волшебным ароматом. Старательно обхожу все подводные камни подробностей с кем ездила на экскурсию и как. Меньше знает, крепче спит.

– Доча, а что у тебя с голосом? Ты часом не влюбилась там в своих Палермах? – у матери глаз индейца, хватка бульдога и проницательность Шерлока Холмса. А у меня в ушах хриплое «бона сера, сеньорита», замок у озера и…

– Ой, сколько можно, ма? Парма. Я живу в Парме. Сыр пармезан, пармская ветчина. Мне обидно даже, что ты никак не запомнишь. А уезжала в Венецию, – сердце воробушком подпрыгнуло при волшебном слове.

Щебечу, щебечу, перескакиваю с пятое на десятое, пытаюсь изо всех сил отвлечь. Рассказываю о недельных курсах в Академии «Барилла». Мол, как интересно! А она мне:

– Ну-ну. Нравится?

– Кто? – выпаливаю, прежде, чем понимаю: попалась!

– Италия, – усмехается мама.

– Очень!

Ох, мама… очень-очень. Больше, чем хотелось бы!

Не зря бабушка говорила, что «глаза боятся, а руки делают». Разве я не боялась лететь в чужой город? Но полетела же, на свой страх и риск. И ничего. Вот влюбиться не боялась, хотела даже, но тут осечка вышла: не влюбилась полюбила. Сердцу говорю: да не о том была мечта, а оно «плечами пожимает» и лишь сильней стучит при имени его одном. И я вспоминаю, вспоминаю.

Пригласил на ужин. Нет, не так. Напросился на ужин. Или я? Потому что с дуру ляпнула: есть, мол, блюдо одно, о котором ты, Марио, не слышал, пусть о томатах и муке знаешь всё, и даже сверху. Не может быть брови домиком. Вот и договорились. А я потом полдня, измученная жарой, несвоевременной хозяйственностью и злостью на свой язык искала манку по всей Парме. Самую лучшую. И маму всуе поминала.

Ах, ты, господи: нас же можно было читать как открытую книгу. Я пританцовываю на кухне: обдаю помидоры кипятком, снимаю кожицу, режу на дольки. Марио через плечо заглядывает, прогоняю: рано, нельзя ещё, секрет фирмы. – Что? – удивляется-улыбается. Я пунцовею: ветер по шее гуляет от его дыхания:

– То! – хихикаю глупо.

Помидоры на оливковом масле томятся, сок пускают. Я колдую: чесночок, соль по вкусу, сахара чуть больше, перец чёрный, молотый. Наконец, черёд крупы. Щепоткой сыплю. «Сколько влезет, внучка, но меру знай», учила бабушка. Манка в помидорах разбухает, сердится. Моё зелье начинает сердито булькать и лопаться. Огонь тише делаю и требую у Марио зелени, всю, какая есть, какую любит.

Уши у меня, как у рыси, торчком: слышу каждое его движение за спиной. Звякнули столовые приборы, бокалы. Я резко оборачиваюсь – ну точно!

– Ты ещё шоколад и клубнику со сливками поставь, – саркастично ухмыляюсь я. А в душе – святой Иларий, только не это! Не хочу разочарований.

Марио бледнеет. Потом хохочет:

– Si, signorina! – схватил горячей ладонью, и – к холодильнику. Гостеприимно распахнул нет ничего такого. Мол, я не я, и дворец не мой, и в мыслях не было. До чего же с ним легко!

– Si, – кивает уже серьёзно. А где-то на дне зрачков пляшут чертенята, не может с ними совладать. Открывает морозилку: мороженое! Ванильное, фисташковое… клубничное! Тут уж и я рассмеялась: да всё с нами ясно великие соблазнители. Я, значит, с помидорами, и он с десертом.

Мне бы догадаться, что спустя месяц и одну неделю буду ругать себя, ожидая рейса в Россию: «хватит воспоминаний». Этих ли, других. В аэропорту это равно ныть. Бабушка ещё говорила: лучше думать, как хорошо, что он был со мной, нежели как плохо мне без него. Права на все сто. Но только и делаю, что вспоминаю. Лучше бы я Италию влюбилась.

«Все помидоры подъедены», спел бы Александр Васильев, будь он на моём месте. Тишина в холодильнике, и я должна умереть. Вино, кстати, выпито. А я сбежала в коридор. Предварительно затребовала от Марио такси (мне надо домой и прямо сейчас), зонт (дождь на дворе) и босоножки. Я их зачем-то сняла, глупая женщина.

Прислонившись к дверям, пытаюсь застегнуть обувь. Все эритроциты, а, может, вино, атаковали лицо. Чувствую, что Марио разглядывает меня, и его недоумение растекается туманом по квартире. Так моё не меньше, хочу воскликнуть и развести руками. Почему-то женская интуиция именно сейчас взбрыкнула и решила, что не видать итальянцу моего комиссарского тела. Видите ли, чувствует диссонанс. Не иначе маменька порчу навела в России.