Наталья Литвякова - #СтранаОдесса, или Шутки в сторону! Юмор Натальи Викторовны

– Я б убил! – ахнул дядя Ваня.

– Дак я и убил.

– Как?! – выпала гармошка из рук Ивана.

– Молотком, обнакнавенно. По темечку. Уж больно разгорячён я был, не в себе. И в милицию сдался.

– И чего?

– 5 лет, как с куста.

– Мдаа, – почесал репу дядя Ваня. – Царствие небесное.

– Тю на тебя. Жива она, чё ей сделается. Как у кошки 9 жизнев. А заявление забирать не стала. Катюху только, и – привет. Ни слуху, ни духу. А ты говоришь, бог, бог, – ухмыльнулся дядя Саша. – Я в суде не молился-крестился, а теперь и подавно. Наливай!

– Та налью, – говорит дядя Ваня, и предупреждает. – А бабок ты всё ж не дразни, Сашка! Не равен час молоток где бесхозный валяется.

Капитан сандалий и носка в дырочку, дядя Саша, за год до юбилея решил посетить больничку. Провериться, то, сё. Чтоб знаменательную дату встретить без подвоха, вроде усталой печени. «Бабы – ягодки, – говорит, – а я – огурцом буду». Завёл тарантайку, фуражку новую на вихры приладил, и вперёд. За здоровьем. Стрекочет «Ижачок», дядя Саша песенку насвистывает да по сторонам поглядывает. Сто лет никуда не выезжал дальше колхозного поля. А тут – раздолье, смотри – не хочу. В райцентр въехал в самом радужном расположении духа. Сейчас у врача – раз-два, делов на полчаса, и домой. А там таранька, семачки, и пивко.

На крыльце поликлиники дядю Сашу чёрт дёрнул, не иначе, оглянуться. В раме из цветущей акации, на жёлтом фоне, с противоположной стены грозно взирал на прохожих не пойми какой египтянин.

– По-хо-рон-ное бюро – нахальные буквы плясали в солнечном свете. Дядя Саша прищурился. – А-ну-бис. Анубис! Вот те раз! А чё не «Нимфа»?

Будущий «огурец» являлся страстным поклонником и владельцем зачитанной до дыр книги «12 стульев».

– Хотя. Нимфа, туды её в качель, разве товар даёт? – процитировал сам себе в ответ дядя Саша, поражённый в сердце чьим-то злым гением маркетинга. – Прямо внушает оптимизм будущее лечение. Прямо энтузиазм растёт как на дрожжах. Живенько так, ярко. И очень удобно: тут – больничка, напротив – похоронное бюро. Недалеко. Искать не надо. Если что – на своих двоих добежать можно!

Неизвестно, сколько б ещё разглагольствовал дядя Саша, но тут дверь открылась.

– Сестричка, – обратился он к выпорхнувшей девушке. – А как пациенты относятся к такому соседству?

– К какому? – удивилась медсестра.

– Да к «Анубису». Репутация больницы не страдает, нет? Пациенты не смущаются? Не возмущаются? Главврач куда смотрит?

– И что в этом странного, не понимаю вас? Полезное бюро, и рядом, – сотрудница подвинула дядю Сашу плечиком, и начала спускаться. На последней ступеньке обернулась, ошарашила. – И причём тут «куда смотрит»? Это вообще он открыл, частная контора! Приличная. И недорого.

– Египетская сила! – ахнул дядя Саша, и – кубарем с лестницы, только козырек на голове подпрыгивает. – Гиппократы хреновы, долечат до Анубиса, как есть говорю. Мафия!

Добежал до мотоцикла, схватился за руль:

– Проверился, ага. Подайте шляпу и пальто, манал я ваши именины!

Лихо вскочил в седло:

– Без меня, ребята, как-нибудь, без меня. А я – пирамиды строить! До юбилея хватит!

– Истинно говорю, не любят зелёные человечки посещать нашу Зимлю.

– А что за человечки, ба? Гномы? – Женьке совсем не спится. Да и как уснуть, когда такие истории?

– Та яки гномы, унучок! Ще кажи – планитяне! – Любовь Афанасьевна быстро отвернулась от мальчика, перекрестилась мелко.

– Ну, а кто тогда? Кто? – внук присел на кровати, та скрипнула в ответ, сна ни в одном глазу. – Эльфы?

– Сам ты эльфа! – потрепала баба Люба нежно вихрастую макушку. – Апосля узнаешь, шо ж ты нетерпеливый, аж чувяки теряешь, казать не даёшь.

– Ладно, ладно! Не буду больше, – Женька уворачивается от бабулиной ласки, ныряет под одеяло. – Я знаю кто, дядя Саша! Ты говорила он с зелёным змием дружбу водит. Значит, он!

– Та не, – трясутся плечи у бабушки.

Женька надулся было, что она хохочет с него, а потом вслед рассмеялся: представил соседа, как будто он в зелёнке весь, как крокодил. Вот зрелище-то! Нет, дядь Саша не зелёный человечек, точно! А вообще всё здесь удивительно: и бабушкин говор, и вода из колодца (страшно так глядеть в него), и помидор с грядки, и печь. Печь-то какая, а батарей – нет. В первый же день проверил. И имя у бабушки чудное – Любовь, и деревня странно называется, Пузырики, да и до лета бабушки как таковой не было. А тут нате, появилась как Мэри Поппинс из кино. Как в сказке!

До лета мама плакала, и говорила «никому мы не нужны». Покупала Женьке шоколадное яйцо и гладила по голове. Он злился, не верил. Папу ждал. Он придёт, и всё будет по-прежнему: футбол по воскресеньям, рыбалка по субботам. Прогулки по парку, и отец с фотоаппаратом наперевес: «Смотри, Жека, чудо какое!» – показывал то на лист, яркий, с изумрудными прожилками, а на нём – божья коровка, то на пенёк в обрамлении грибного семейства, как в воротнике, то на белочку, что, как заводная прыгала по веткам. А потом они вместе смотрели фотки и кивали – да, да, вот эта получилась, и эта, а здесь ты смешной, Жека, а ты здесь, папа…

А потом он ушёл. Мама стала плакать и говорить, что «никому мы теперь не нужны». А Женька стал злиться. И всю зиму ждал. Всю весну верил. А в первый день июня появилась она, баба Люба. «Вот вы где спрятались, Катя!» – воскликнула. Пирожков привезла, и молоко в банке. Вкусноеее! Сперва мама не хотела с ней разговаривать, ушла на кухню. С волшебницей, конечно. Ну, а кто, если – не она? Вот только Женька не мог тогда понять, добрая или злая? А незнакомая в тот момент бабуля протопала за Катериной. Закрылись.«Бу-бу-бу, бу-бу-бу», – и не разобрать ничего. Но вот они вышли, светлые какие-то, и мама больше не ревела, улыбалась. Собрали вещички и на следующий день приехали в деревню. Катя вернулась в город через неделю, а Женька на лето остался. Чудеса!

– Ба, а зелёные человечки сколько раз к нам прилетали на Землю? – он попробовал схитрить. Не так, да эдак, но расскажет ему бабуля, наверняка всё о них. Он, Женька не отступит!

– Ишь ты, – прищурилась она. – Да, почитай, кажинный день в начале, а потом реже и реже. Кажу тебе – не взлюбили.

– А почему?

– Дак верить люди в них перестали. В чудо верить перестали, в сказки.

– Ну, и дураки!

– Женька, от охламон! Ты де таких слов набрався? Язык отсохнет, будет в роте як репэй на хвосту у Найды болтаця!

– Не будет! – но на всякий случай пощупал язык. – А чего они так быстро сдались? Не бросили бы прилетать, люди бы дальше верили. Вот ты к нам прилетела же? Видишь? И я верю! Ба… а, может, ты сама – главная? Всех зелёных человечков? – Женька аж глазёнки вытаращил. – Полевительница?