Array Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

Случалось ли тебе пускать волчок по гладкому паркету?
Уж как шумит от пустоты!
Ни дать ни взять, как ты,
Природой на́ смех пущенный по свету.

Ах, Филипп Филиппыч Вигель,
Тяжела судьба твоя:
По-немецки ты — Schweinwigel,
А по-русски ты — свинья!
Счастлив дом, а с ним и флигель,
В коих, свинство не любя,
Ах, Филипп Филиппыч Вигель,
В шею выгнали тебя!
В Петербурге, в Керчи, в Риге ль —
Нет нигде тебе житья:
Ах, Филипп Филиппыч Вигель,
Тяжела судьба твоя!

От света светлость происходит;
А ныне светлость производит
Такая тела часть, куда и свет не входит.

Увы! я убежден решительно и верно,
Что ты не для меня прекрасна и мила:
Для тела моего ты велика чрезмерно,
А для души моей ты несколько мала.

Мартышка, с юных лет прыжки свои любя,
И дряхлая еще сквозь обручи скакала.
Что ж вышло из того? — Лишь ноги изломала.
Поэт! на старости побереги себя!

Чем эта весь славна, вы знаете ль, друзья?
Здесь сердце русское дрожит невольным страхом:
Здесь Софьей казнены Хованские князья,
Убитые потом у немцев Раупахом.

Готовяся прилично выдать в свет
Двенадцать важных книг — плоды ума и лени, —
Послушайся меня, Селивановский!
Не покупай для них бумаги петергофской!
Но знаешь ли? Потешь читающий наш мир,
Будь друг общественного блага!
Купи-ка ты для них: есть славная бумага
И называется у немцев Arschpapier! [68] Туалетная бумага (немецк.). — Ред.

Про графа Строганова слава
Останется одна:
Что им в Москве учреждена
Литературная застава.

Когда мятежные народы,
Наскуча властью роковой,
С кинжалом злобы и мольбой
Искали бедственной свободы, —
Им царь сказал: «Мои сыны,
Законы будут вам даны,
Я возвращу вам дни златые
Благословенной старины»…
И обновленная Россия
Надела с выпушкой штаны.

Смотря на лик сего героя,
Кто не прочтет на лбу: свободен от постоя.

С эпиграфом: «ни то, ни се»
(Загадка всем), не зная по-французски,
Гильдейкин переводит всё,
А пишет не по-русски.

«Послушай, Клим, побойся бога!
За взятки сколько раз уж попадался ты —
А всё берешь; и так уж много,
Друг милый, накопил! Да, чай, от простоты
И с бедного сорвешь?» — «Беру… от доброты:
И бедных обижать не должно;
Отказом ведь обидеть можно».

Франт парикмахеру сказал:
«Сегодня еду я на бал;
Поправь мне голову». А тот ответил смело
(Смышленый малый был, не трус):
«Поправить волосы — вот это наше дело;
А голову, сударь, поправить не берусь».

Его стихи для уха сладки
В твореньях малых и больших;
Они, как пол лощеный, гладки:
На мысли не споткнешься в них.

Меркул старается весь свет переуверить,
Что он заботится о честности одной.
И что же? Всё-таки хоть мыслью, хоть стопой
Читателей в стихах не может не обмерить!

Куда? Зачем? И с кем изволит ездить муж?
На что мне?.. Если он… так хуже ведь ему ж!
Однако же вчера была такая стужа,
А я не дождалась до поздней ночи мужа…
Решусь… осведомлюсь… и выскажу всё мужу:
Скажу: «Сиди со мной! Не то — поверь — принужу…»
Ну, слыхано ль? — жене не сладить с мужем!
Будь всякой шаг его передо мной наруже!..
Но после, думая сама с собой о муже,
Сказала: «Будь, что есть… чтоб не случилось хуже!»

Шалун, Гораций наших лет,
О милый баловень досуга.
Ты позабыл поэта-друга,
Душемутительный поэт.
О <���Баратынский>! Ты поэт,
И я поэт, мы все поэты.
Ты среди волн туманной Леты
Не утонул, поэт-атлет!

Зачем мою хорошенькую Музу,
Голубчик мой, ты вздумал освистать?
Зачем, скажи, схоластики обузу
На жар ума ты вздумал променять?
Тебя спасал сто раз, скажи, не я ли?
Не я ль тебя лелеял и берег,
Когда тебя в толчки с Парнаса гнали,
Душа моя, парнасский простачок?
Гамлетов

Когда тебя свистком своим лихим
Достигнет рой журнальных почтальонов,
Поэт, мой друг! Не отвечая им,
Перемени свой плавный стих Назонов
На бешеный ты Ювенала стих,
И разом им, на все насмешки их,
Не устрашась крикливого их строю,
Махни в ответ насмешкой удалою.
Гамлетов

Пришел поэт и пущен на Парнас.
«А, здравствуй! — Феб сказал. — Да что за чудо:
Ты мне знаком; я помню, что подчас
Ты плакивал в стишонках, и не худо.
Что, нет ли, брат, плаксивого опять?»
— «Нет, мудрый Феб! Я плакивал бывало,
Позволь теперь смешное прочитать».
— «Читай». И вот, не думавши нимало,
Вдруг наш поэт с насмешливым лицом
Развеселить затеял эпиграммой.
Чуть выслушал Латоны сын упрямый
И закричал: «Эй, кто там?» С медным лбом
Предстал школяр. «Вон вывести!» — «О милый,
О добрый Феб! Осмелюсь ли спросить…»
— «Ах, плакса! Что задумал ты! Острить?
Чуть дышишь ты в элегии унылой!
Пошел же вон — тебе ль смеяться, хилый!..»
Гамлетов

Поэт Оргон вдруг выдумкой задорной
На лад попал и начал сочинять:
Чуть хитрый бес, ловя на мысли вздорной,
Его тянул на рифму козырять.
Запоем рифм страдая без пробуда,
Их наш Оргон стаканом заливал;
Но — ждал ли он неслыханного чуда?
Вино в стихах он в воду превращал!
Шолье-Андреев