Array Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

Под фирмой иностранной иноземец
Не утаил себя никак:
Бранится пошло — ясно, немец;
Похвалит — видно, что поляк.

Россию продает Фаддей
Не в первый раз, как вам известно,
Пожалуй, он продаст жену, детей,
И мир земной, и рай небесный.
Он совесть продал бы за сходную цену,
Да жаль, заложена в казну.

Здесь Шаховской лежит,
Он царской милостью к убитому убит.

Преподаватель христианский,
Он духом тверд, он сердцем чист;
Не злой философ он германский,
Не беззаконный коммунист!
По собственному убежденью,
Стоит он скромно выше всех!..
Невыносим его смиренью
Лишь только ближнего успех

За деньги лгать и клясться рада
Ты, как безбожнейший торгаш;
За деньги изменишь где надо,
За деньги душу ты продашь.
Не веришь ты, что, взяв их груду,
Быть может совесть нечиста,
И ты за то винишь Иуду,
Что он продешевил Христа.

Ты, милый мой, чудесно сотворен;
Создав, судьба тебя благословила
И, отпуская в мир, проговорила:
«Ступай! Не писан для тебя закон!»

Что просто дрянь твоя «Непостижимая»,
Нетрудно было мне постичь;
Но дерзость впрямь непостижимая
Печатать эдакую дичь.

Могуч, величествен и грозен,
В клуб а́нглийский граф Воронцов вступил.
Хоть он Шамиля не сразил,
Зато теперь сражен им Позен.

Как вор отъявленный — он дерзок,
Как вор в суде — подленек он,
Как вор на исповеди — мерзок,
Как вор в полиции — смешон.

В беседе Фирса я лишь потому узнал,
Что он умно в углу сидел, молчал, дремал.

Всех, всех наш Взяткин обирает;
Он позабыл, что в нем душа!
Не позабыл, но Взяткин знает,
Что в ней не много барыша.

Когда смеются над тобой,
Ты говоришь, приятель мой,
Что сам над теми ты смеешься.
Ах, как мне жаль тебя! Ты, верно, надорвешься.

Во храм бессмертия наш Озеров идет,
Но как ему дойти? Слепой его ведет!

Прочтя журнал Российска слова,
Всяк может смело объявить,
Что у творца рука здорова,
Но голова … болит.

Извековой роман с Извековой и сходен:
Он так же, как она, дороден
И так же ни к чему не годен!

«„Наталью“ видел ты?» — «Изрядная новинка».
— «Фарфор или фаянс?» — «О нет! Простая глинка».

Средь сонмища чертей Веельзевул читал
Вольтерова труда «Жан д’Арку» велегласно,
И каждый черт ему в безмолвии внимал.
«Все чаду льстите вы Адамову напрасно, —
Со трона огненна рек адский судия, —
Он только что писал, а сказывал-то я».

Велики чудеса Сперанский нам явил,
Науками он вдруг дворян всех задавил.
Сперанский выдумал учить и стариков,
И хочет делать он из мухи пауков.
Велик он стал теперь, хотя и сын поповский;
Но к сожалению, в нем разум не отцовский:
Громаду света он возмнил переменить,
Чтоб в хаосе таком навек себя затмить.

«Не годен ни к чему Глупницкого журнал».
Зоилы дерзкие! Вы ль это говорите?
Неблагодарные! Я разве не видал,
Когда, бывало, вы табак со мной кури́те,
Когда что завернуть понадобится вам,
Журнал Глупницкого всегда тут пригодится,
Но я вас накажу: ни нумера не дам
Журнала этого, когда вам не заспится.

Тогда, как смерть сразит тебя,
И мир и ад восторжествует:
Мир — потому что в нем Зоила уж не будет,
А ад — двух Церберов увидит у себя.

Клим Власа расхвалил; Влас похвалам не верил.
Кто больше лицемерил?

Бездушников, храня учтивости законы,
Охотно платит век визиты и поклоны;
Да та беда,
Что лишь долгов своих не платит никогда.

Мыслеткин мнил снабжать Луказия советом,
Быть тем, чем отроду он не был сам — поэтом.
«Пиши-де, лишь найди невежду и льстеца».
Луказий, не трудись… ты возле образца.

Милончик! подлинно, особенно ты мил.
Кто искренно тебя признаться вразумил?
Что, «площадну́ю брань нам выдав за сужденье,
Себе вменяешь в честь всеобщее презренье».

Наследственна ль болезнь,
Природы ли устав?
От деда брыснул Карл,
От батюшки — Густав,
А сквозь сынка пролез скелет Наполеона.
Беда, коль меж орлов вмешается ворона.

Смоленский князь Кутузов
Предерзостных французов
И гнал и бил,
И наконец им гибельну он сеть связал,
Но земноводный генерал
Приполз — да всю и распустил.

Под камнем сим лежит прегнусный корсиканец,
Враг человечества, враг бога, самозванец,
Который кровию полсвета обагрил,
Все состояния расстроил, разорил.
А наконец и сам для смертных всех в отраду
Открыл себе он путь через Россию к аду.

Известный врач Глупон
Пошел лечить Дамета;
Туда пришедши, вспомнил он,
Что нету с ним ни мази, ни ланцета;
Лекарства позабыв на этот раз,
Дамета тем от смерти спас.