Римляне

Чтобы отвлечься, Зена подумала о Габриэль. Вспомнила, как нежны ее волосы под загрубевшими от оружия пальцами; как сладки поцелуи в вечерних сумерках; как упоительно прекрасны рваные вдохи, вызываемые откровенными ласками. Зене хотелось бы вспоминать их путешествия, их приключения, а вместо этого она думала о той греховной связи, из-за которой родители Габриэль отказывались пускать их на порог. Зена ударила его тогда, Геродота, отца Габриэль, который особенно усердствовал в том, чтобы побольнее задеть дочь, будто это могло бы помочь Габриэль «осознать», какую плохую вещь она делает. Ударила и с удовольствием смотрела, как кровь из сломанного носа пятнает тонкие неприятные губы, продолжающие произносить бранные слова, теперь уже в адрес Зены. Вот только Зене было все равно, они ее не задевали, она смеялась в лицо брызжущему слюной и кровью мужчине, глядя на него сверху вниз. А, ночь, потом чувствовала себя виноватой, когда Габриэль плакала, отвернувшись.

Зена хотела бы убить ее отца. Сначала сломать ему пальцы, один за одним, на руках и ногах, и стоять, и смотреть, как он корчится от боли, изрыгая проклятия, призывая на голову Королевы Воинов все возможные кары. Потом бы она вырезала на его груди свое имя: так, как она делала это всем, кто особенно ей не нравился. Может быть, и лицо Геродота тоже пострадало бы – зачем оно ему в Тартаре? А затем она вырвала бы ему сердце через рот. Забралась бы рукой в горло, просунула бы ее в глотку, следя за тем, как вываливаются из орбит глаза, и ухватилась бы за склизкий комок драгоценной плоти. А если бы не обнаружила в клетке из ребер того, что искала, то спустилась бы чуть ниже. И без колебаний оторвала бы Геродоту член.

Конечно, она ни словом не обмолвилась Габриэль о своих желаниях. Истекающий кровью крестьянин все еще стоял перед глазами, когда Зена осыпала поцелуями лицо своей сказительницы и умоляла простить ее за тот удар. Они договорились никогда больше не возвращаться в Потейдию. Возможно, так и случится. В какой-то мере Зена была бы рада держаться подальше от этих безумных людей, считающих, что их дочери для счастья нужен всего лишь член между ног, да и то чужой. Может быть, однажды их смогла бы приютить ее собственная мать.

Однажды.

Это слишком далекое слово. Даже хуже, чем «вечность»: в этом случае уже больше не на что надеяться, и ты просто идешь своей дорогой. А «однажды» заставляет верить, что не все потеряно. Это очень плохое чувство – вера в то, чего, скорее всего, никогда не будет.

Решетка снова заскрипела, открываясь. Молчаливый и серьезный, Ашур зашел в камеру, ставя на пол миску с крупными кусками жареной рыбы. Зена повернулась к нему, приподнимая брови.

Сириец был готов к выходу на арену. Волосы с его тела удалили, намазали торс чем-то блестящим, возможно, маслом, чтобы подчеркнуть мускулы и дать шанс выскользнуть из смертельного захвата. Из одежды на нем были только сапоги и набедренная повязка – сублигакулюм, вещь, которую обязан был надевать каждый гладиатор, вне зависимости от остальных доспехов и пола. Поэтому Зена ничуть не удивилась, когда Ашур швырнул к ее ногам точно такую же повязку.

Две повязки: все-таки она была женщиной.

– Ешь и переодевайся, – хмуро бросил он, скрестив руки на груди.

Зена не стала спрашивать, что будет, если она откажется снимать доспехи. Оружие у нее и так отобрали, и вряд ли вернут, теперь они хотят, чтобы она выступала голой?

Рыба оказалась достаточно вкусной, а может быть, это просто Зена была голодной. Так или иначе, но, оставив миску пустой, воительница принялась раздеваться, не обращая внимания на Ашура, за все это время не сдвинувшегося с места ни на полшага. Она, скинув кожаное платье и оставшись голой, слышала, как участилось дыхание сирийца. Слышала и чуть скривила губы, услышав:

– Тебе потребуется помощь, чтобы завязать все это.

Помощь Зене была не нужна – она умела обращаться с тем, что ей выдали, – но Ашур уже был рядом, тревожил плечи частыми выдохами, согревал теплом тела, почти прижавшегося к телу Зены. Тогда Королева Воинов повернулась к нему, не меняя выражения лица.

– Я буду сражаться с тобой, – утвердила она, видя, как Ашур облизывает губы.

Сириец кивнул. Шершавая рука его легла на бедро Зены, пальцы чуть сжались, ногти царапнули кожу.

– Я просил ланисту, – хрипло выговорил Ашур. Глаза его чуть тронуло поволокой. Он придвинулся ближе, и Зена почувствовала его возбуждение, напряженным комом прижавшееся к ноге.

Просил о бое? Сильно зацепило, видимо.

Зена сочла, что таким образом Ашур хочет отомстить. Но вот кому? Ланисте? Той, чьей копией явилась пришлая гречанка? Обоим?

Свободной рукой гладиатор, явно не думающий о том, что делает что-то не так, коснулся щеки невозмутимой Зены.

– Если бы ты не была так похожа на нее…

Зена лишь вскинула бровь. Она не хотела вступать в разговоры, учитывая, что скоро им сражаться друг против друга. Нет смысла устанавливать какие-то контакты, когда один из них будет убит или покалечен. Зена не исключала того, что повержена будет она, однако бояться тут было нечего. Бой есть бой, в нем всегда есть победитель, а есть побежденный. С самого начала своего пути Зена знала, что один из таких боев станет для нее последним однажды. Однако «однажды» – все еще слишком далекое слово.

– Ты хотел помочь мне одеться, – сказала она, ни дыханием, ни интонацией не выдавая того, что ей может быть приятно и интересно мужское внимание. В конце концов, она здесь не для этого. А внимание предпочтет оказать кое-кому другому.

Ашур отодвинулся, но не сразу. Дрожь быстро пробила его тело. Досада, смешанная с разочарованием, мелькнула в взгляде, отчего сириец напомнил Зене Ареса.

– Да, – пробормотал Ашур. – Поворачивайся.

Он сглотнул, но более никаких прикосновений, кроме нужных, себе не позволял.

Вдвоем они справились с замоткой быстрее, и вот уже Зена с толикой тоски смотрела на свои доспехи, лежащие на земле.

Ашур, заметив направление ее взгляда, коротко хохотнул.

– Найдешь их здесь, если выживешь, – он сплюнул себе под ноги. – Или их скинут в пропасть вместе с твоим телом. Кому нужны твои тряпки?

Зена улыбнулась ему, необидно и легко. Какое счастье, что в Риме мало кто знает о Зене, а уж в Капуе, наверное, и вовсе не сыскать того, кто когда-либо произносил ее имя.

– Конечно, – отозвалась она. – Кому они нужны?

Ашур ушел, звеня ключами. Напоследок он попытался еще раз коснуться Зены, однако женщина легко увернулась, отходя к окну. Сириец лишь хмыкнул, взгляд его моментально стал злым. Зена молча порадовалась этому: злой противник – мертвый противник. Чтобы выиграть, надо отключить эмоции. Забыть злость, ненависть, ярость – все, что может помешать, что может ослепить.