Берт Стайлз - Серенада большой птице

Мой китель обычно висит на гвозде и обычно грязен благодаря моим стараниям: при попытке почистить его грязь лишь забивается крепче. На лацкане кителя парашютная пряжка, меня поэтому часто спрашива­ют, прыгал ли я с парашютом. Отвечаю то да, то нет. По правде, не пры­гал, но почему иной раз и не приврать? Пряжку подарил мне приятель, ничего больше не нашел.

На двери прибиты почтовые правила. Я их ни разу не читал, они закрыты двумя полотенцами. Я ими ни разу не пользовался. Они Сэмовы. На следующих трех гвоздях: 1) мочалка, 2) ничего, 3) еще мочалка, розовая.

По верху всей комнаты девицы из календаря, еще и еще изображе­ния девиц в разной стадии раздетости и кривляния, нарисованные худож­ником зловредным, но скромным.

Мой шкафчик в головах кровати Сэма. Сверху кусок широкой дос­ки, на нем куча барахла. Книжка Фрейда и атлас. Книга стихов Рильке, книга по йоге, написанная йогом, учебник русского языка, написанный англичанином, бейсбольная кепка «Бруклин Доджерс», голубая, прис­ланная дочкой кого-то из тамошних заправил. Учебник алгебры и пара песенников со словами множества песен, которых никто никогда не слыхал. Пять пачек жвачки, доставшиеся мне вместе с комнатой, распор­ки, прибывшие вместе со мною, три книжки Джона Маркана, одна куп­лена, две позаимствованы. Ярко-желтые капли, большая ложка. Бей­сбольная кепка — высшая ценность во всей комнате.

На верхней полке рубахи, стопка писем, фотографии знакомых женщин, фото со свадьбы сестры, где другая моя сестра то ли хочет ока­заться на ее месте, то ли спрашивает у священника, нет ли возражений.

Ниже всякое белье и, вероятно, множество вещей, сунутых туда мною и позабытых. В боковом отделении, под гимнастеркой и комбинезоном, два вещмешка, пистолет и несколько обойм, парочка ножей и картонные папки с письмами, воинскими документами и с записями, которые я на­мерен обработать после войны.

На дверце висит не меньше трех рубах, поверх — плащ-палатка, на ней полотенце или галстук, а выше всех — затасканная моя шляпа. На другой дверце, точнее, на другой половинке я вешаю футболку, в ко­торой непременно отправляюсь во всякий вылет.

В другом углу шкафчик Сэма, но поскольку я не роюсь там, разве что с голоду, то мало что могу рассказать. Дверцы постоянно нараспашку, барахло в большинстве своем вечно на полу. На нижней полке коробка, в ней мы держим яйца.

На дверце Сэмова шкафчика не менее шести рубах и летная куртка, полотенце, которым сперва, похоже, обтирали лошадь.

Поверх шкафчика — снимок девушки, которую Сэм вроде как не прочь уговорить на замужество. В общем-то, это одни мечты, кое-кто не верит даже, что это девушка Сэма. Однако я верю.

На стене зеркало, слишком высоко, поблизости наши противогазы. Под кроватями полно обуви. У меня девять пар, включая штиблеты, ко­торые я обнаружил в Техасе — в Игл-Пасе, и исполосованные солдат­ские, из них я пытался как-то вечером сделать себе пляжные сандалеты. Пара полуботинок принадлежала одному парню, теперь он оказался в Швеции и пока вернется, их тут износят.

Так или сяк, комната что надо. С ковром, замызганным чернилами. Ковер поседел и выглядит устало.

Койки остались нам от королевских летчиков, все это заведение при­надлежало английской авиации, вся база. Очень мило с их стороны, что впустили нас сюда, ведь это, почитай, лучшая комната в Англии, даже и без приемника, который унес сержант.

В стену были воткнуты два ножа, один из них я отдал Билли Беренду, когда тот перевелся в истребители. Ему нож может пригодиться, так он считает.

На стенке у моей койки карта всех мест, где я побывал в Европе. Не все города указаны, приходится рисовать бомбу приблизительно в том месте, где наш строй оставил большую дырищу.

А за окном Англия, и часто я думаю, что неплохо бы остановиться не­надолго в этой комнате после войны, побродить по окрестностям, глянуть, каково в этих местах в мирное время.

Красотка по имени Августа

Почти всю свою жизнь я в кого-нибудь был влюблен. Начиная с Джекки, с которой целовался на вечере в шестом классе.

Поступил в колледж, пошло круче. Сперва Розмари, с ней тянулось долго и кончилось грустно, после Джойс, ненадолго, дальше опять Роз­мари, и вновь расстались, еще была Нэнси, следом Кэй и, кажется, Феба.

Ну а стал курсантом, все эти красотки задвинулись в былое, вспоми­нал о каждой из них при лунном свете или под звуки соответственной му­зыки.

А пока ты в училище и бросают тебя из Сан-Антонио в Сайкстон (в Миссури), в Индепенденс, в Игл-Пас, наверняка выйдет из дымки какая-либо тамошняя девонька — загляденье. Иной раз начнешь думать: а не получится ли у нас с ней всерьез. Но остается вдали тот городок, новая жизнь на новом месте целиком тебя захватывает, прочее живо смазывает­ся. Не зацепиться. У тебя всего-то несколько часов раз в неделю, стара­ешься втолкнуть в них все свое бытие — и без толку, скоренько явились новые личики, и воспоминания без горести.

Но такие девочки, как Нэнси и Розмари, с которыми долго дружил, болтал часами напролет, гулял по вечерам и навещал среди дня, — они, пожалуй, останутся частью моей жизни до конца.

Когда-то — еще и война не началась — я задумывался о женитьбе, но денег у меня нисколько не водилось и никакой собственности не было. Догадываюсь, никто из тогдашних моих приятельниц по-настоящему не обольщался, что я буду хорошей партией. И точно. Вероятно, всю жизнь буду влюбляться и влюбляться. Даже если вдруг и женюсь, придется и жене порою с этим мириться.

Остается мечтать. Авось однажды я найду ее, будет она брюнетка-хо­хотушка, подруга ночи, или загорелая блондинка... Ладно, это все меч­ты. По-моему, она — все девушки, в кого я влюблялся, и все, с кем пока не встретился, не заговорил.

То есть это некая игра, бесконечный поиск, бесконечное странствие. Да вот играешь-то в одиночку, и, неровен час, одиночество зайдет столь далеко, что я кого-нибудь себе и найду.

Когда меня записали вместе с Сэмом в Солт-Лейке, я взаправду воз­желал, чтобы явилась такая принцесса. И появилась Долли. Уж до чего аккуратненькая. Были также Ви и Мелба. Но старая штука: времени нету. Попользовались мы недельку этой свободой и подались в Алек­сандрию.

В первый же вечер мы с Сэмом повстречали там Брукси и Пинки. Вскорости объявилась девица, которую звали Луа, но она исчезла из ви­ду — увел другой.

Обстановка портилась до крайности. Погода холодная, казарма плес­невеет от сырости, летать тяжко, когда мотаешься на АТ-6 в сплошной мороси, погода ломает расписание, а наземным занятиям нет конца, ту­пеем.

Ляжешь и думаешь, когда же это все кончится? Может, я уже вычер­пал свою долю?

На окраине Александрии было у нас заведеньице «Серебряная луна», мы там по-крупному посиживали.