Светлана Полякова - И улыбнется счастье…

И с ее женихом — одного поля ягодки.

Клаус относился к этой новой элите с молчаливым презрением. Впрочем, и к той, что была до этого, точно так же. Хотя — они те же самые. Ничего не изменилось.

Клаус, однако, предпочитал держать свое мнение при себе, чтобы не обидеть Аську. Если она так любит свою подружку, может быть, ей известно о ней то, что не удалось понять Виолетте?

Сжав кулачки и растерянно глядя прямо перед собой, Аська стояла, все еще не веря, что произошел такой облом.

— Мне кажется, — робко начал Клаус, — нам стоит поехать к тебе. Если я не ошибаюсь, твои друзья направятся именно туда.

Аська подняла на него глаза и решительно кивнула:

— Ты прав. Поехали.

«Черт тебя подери, Клаус, — подумала Виолетта, уныло следуя за ними. — Не стоило озвучивать последнюю мысль. Держал бы ее при себе, честное слово. Эта стерва наверняка обиделась бы навсегда, дай мы ей шанс подождать нас лишний часок. Тогда Аська сама убедилась бы в ее высоких моральных качествах».

Но Клаус расщедрился и даже взял тачку на последние свои деньги, чтобы быстрее добраться.

«Любовь — губительная страсть, пьянящее и горькое вино», — вспомнила Виолетта строчку из Гонсало.

И как всегда, он был прав.

Дома у Аськи никого не оказалось.

Алена несколько раз нажала на кнопку звонка — никто не открыл. В квартире было пусто, пусто, пусто…

В душе Алены начал подниматься ураган, подогретый обидой, злостью и негодованием. Конечно, Алена где-то в глубине души признавала, что виновата прежде всего она сама — ну откуда Аська могла знать, что Алена приедет именно сегодня? Могла бы выразиться яснее в письме…

Но нет же! Она написала: «Помнишь тот день, когда мы расстались?» Она ведь это написала: Аська была обязана помнить, что Алена уехала именно сегодня! И совсем не важно, что прошло десять лет с той поры! Если они были такими подругами, какое это, черт побери, имеет значение? Какие-то десять лет…

Митя стоял, прислонившись к стене. Он наблюдал за Аленой отстраненно, спокойно, как будто ничего его не касалось.

Адена опустилась на ступеньку лестницы и заплакала. Злыми слезами. «Никто меня не любит, — стукнуло ей в голову. — Никто! Все мне завидуют. Просто завидуют. Как это скучно…»

— Может быть, поищем гостиницу? — предложил Митя.

— Да пошел ты! — выкрикнула Алена. — Сам ищи, если тебе надо!

Она встала, стыдясь своей минутной слабости. Оглянулась — ступенька была грязной и пыльной. Она отряхнула пыль, но на белых джинсах все равно осталось пятно… От этого Аленино отчаяние выросло еще больше и теперь уже переросло в ярость.

— Черт, тоже мне, подруга! Не могла подождать!

Дверь внизу хлопнула. Она услышала быстрые шаги, словно кто-то несся стремглав по лестнице. «Это Аська, — подумала она. — Аська! Вспомнила-таки…»

Спустя несколько секунд и сама Аська стояла перед ней. Из-за ее спины выглядывали Виолетта и какой-то хайрастый рыжий парень в черной майке.

— Аленушка, милая, родная! — выдохнула Аська, обнимая подругу. — Прости нас, прости! Мы ездили на вокзал, пытались тебя встретить, но опоздали? Бедная моя, ты наверняка волновалась и чувствовала себя брошенной!

— Ничего подобного, — улыбнулась Адена уже спокойно. Злость и ярость ушли. — Я просто боялась, что мы разминемся. Кстати, познакомьтесь — это Митя…

Он стоял, все так же прислонившись к стене, но на сей раз с ним что-то случилось. Что-то там, внутри Мити, происходило. Какие-то химические реакции.

У нее были удивительные глаза. Остальное он не заметил, точно остальное было не важно. Только эти странно большие голубые глаза, наполненные внутренним светом. Почему-то Мите вдруг показалось, что его жизнь будет пустой, если обладательница этих глаз откажется разговаривать с ним или просто уйдет.

Он вспомнил, что прочитал в какой-то книге: надо, чтобы чье-то лицо отражалось в твоем зеркале. Он раньше не задумывался об этом, тогда это выражение показалось ему просто удивительно красивым и поэтичным. Но теперь он понял, что оно значит.

Теперь он видел то лицо, которое должно было отражаться в его, Митином, зеркале. В его глазах. В его душе. Постоянно. Каждый день. Каждую минуту. Иначе жизнь потеряет смысл. То есть это раньше в ней не было никакого смысла, а теперь смысл появился.

Он боялся произнести слово, все слова казались пустыми, и в то же время он боялся, потому что молчание это было глупым, и сам он, Митя, вдруг осознал, что выглядит сейчас как самый последний идиот.

Поэтому он все-таки рискнул оторваться от стены-опоры и, сознавая, что неожиданно покраснел и даже ладони вспотели от волнения, протянул ей руку.

— Митя, — повторила она нежно, и он невольно зажмурился. — Здравствуйте, Митя. А я — Ася…

«Что со мной творится? — спросила себя Виолетта. Это — второе чудо. У него светлые волосы, и он совсем не похож на отпрыска журналистов-международников. И почему этой отвратительной Алене снова так везет? Ей бы больше подошел в женихи толстый и тупой отпрыск какого-нибудь владельца нефтяной вышки. Такой же высокомерный, как и она…»

Этот светловолосый парень Алене не подходил.

«Он же мне…» Она не додумала эту мысль — слишком опасной она была. Виолетта постаралась закрыться, вползти в защитный панцирь, как улитка прячется в свой домик. «Тебе тут не на что рассчитывать, рыбная торговка, — усмехнулась она про себя. — Не на что».

И она отодвинулась — поближе к Клаусу. Но все-таки не отрывала глаз от лица Алениного жениха. Он слегка наклонил голову, краска смущения — не иначе как за поведение невесты — залила его щеки.

Виолетта поспешно отвернулась, стоило ему поднять глаза посмотреть в ее сторону. Что-то невпопад спросила у Клауса — тот даже удивился. Но — ответил, так же коротко и невразумительно. Отчего-то снова в голове вспыхнула строчка из Гонсало — «губительная страсть…»

«Я береглась от нее, — грустно подумала Виолетта. — Я так береглась, чтобы не испытать ее никогда. Но она поджидала меня за углом, чтобы напасть. Как ночной вор…»

Она никогда не плакала с тех пор, как Любка упала на пол и лежала как мертвая. Она перестала плакать тогда. Даже когда ее турнули из музыкального училища, она только стиснула зубы. Но теперь слезы медленно подползали к глазам, глаза неприятно жгло, и еще ей отчего-то было стыдно. Точно она намеревалась украсть кусочек чужого счастья. Вернее сказать, у нее родилась надежда украсть это самое счастье, вот только никакой уверенности в том, что это получится, не было. Просто хотелось, и за эту грешную надежду Виолетте было немного стыдно.

Если бы это самое светловолосое счастье принадлежало кому-то еще, а не Алене, может быть, она просто задавила бы свои чаяния в самом зародыше. Но брать что-то у Алены не воровство. Экспроприация. У нее и так всего слишком много…