Светлана Полякова - И улыбнется счастье…

— Мне все только приснилось…

Но все говорило об обратном.

Алена с ненавистью посмотрела на себя в зеркало — и застонала. Пьяная дрянь. Именно так это и выглядит.

Резко поднявшись — ах, как отдалось это движение, гвоздь впился в голову! — Алена стянула ненавистное платье и зашвырнула его в угол. Теперь она осталась только в трусах и лифчике, и стало холодно. Она забралась с головой под одеяло, погружаясь в темноту, благословенную уже тем, что теперь Алена могла не видеть саму себя. Она по-прежнему не надеялась, что заснет, и все же медленно погружалась в сон, странный и тревожный, где она все еще ходила по улицам, тщетно пытаясь отыскать пропавшую Аську…

Город, по которому она ходила, был странным пришельцем из старых и страшных сказок — готические шпили и таинственный полумрак да расплывающиеся в сумерках лица вокруг, так схожие с физиономиями Горца и Дыни…

Она даже во сне умудрилась отчаяться и тут заметила его. Странного человека с седыми длинными волосами. Одет этот странный человек был в коричневый пиджак, явно знавший лучшие времена, и поношенную шляпу с огромной дырой на тулье. При этом волосы его были ухоженными, волнистыми, и сам он был вида самого что ни на есть благообразного. Алена сразу поняла, что он ждет ее, и направилась навстречу, тем более что вид его внушал ей доверие. Когда она подошла ближе, ее немного напугали его глаза — остановившиеся, голубые, эти глаза не видели ничего внешнего, но, казалось, видят самую суть.

— Ты получила то, что хотела? — спросил незнакомец, слегка улыбнувшись.

Алена невольно вздрогнула от прямоты вопроса и возразила ему:

— Я не хотела этого…

— О, не лги мне. Все равно никто не слышит. Может быть, этого не хотел твой разум. Но то, что внутри тебя, желало покарать чистоту. Ты ведь не оригинальна. Настоящая чистота многим мешает. Ее пытаются заменить клишированными фантазиями, но стоит встретить неподдельную чистоту, простой обыватель застывает в тихой ярости. Знаешь почему? Потому что никто из них таким не был. Никогда. Даже в детстве. Вот и ты это попыталась сделать. Глупо.

Он тихо рассмеялся, достал из кармана скрученную самодельно папиросу.

— Хочешь? — лукаво спросил он ее. — Это помогает… Она покачала головой:

— Нет, это наркота…

— Да вес вокруг наркота, — сказал он, затягиваясь. — Каждая бредовая идея, по сути, является наркотиком, помогающим человеку легче переносить собственную неполноценность. Человек придумывает себе страсти, грехи — лишь бы только не увидеть, сколь ничтожно он мал перед Богом. Возвращаясь к чистым душам, скажу тебе по секрету, что лишь они близки Богу. Лишь они видят истинную красоту небес. Может быть, этим они нам и мешают, а?

Он тихо засмеялся, подмигнув ей.

— Вот так и обстоит дело, — продолжал он спустя секунду. — Твоя подружка вдруг начала тебе мешать, потому что в ней есть то, чего не хватает тебе. Раньше ты на это просто не обращала внимания — ты-то обычная, такая же, как большинство. Вы способны видеть лишь самих себя да ищете отражений в других людях, как в зеркалах… Глупцы! Оглянись вокруг — даже в этом мире сна, придуманном от начала и до конца, ты видишь только то, что была в состоянии придумать. Поэтому вокруг люди с тусклыми физиономиями Горца и Дыни, Дыни и Горца… Тебя это не пугает? А вдруг они — отражение твоего собственного лица?

— Но вы-то… — возразила она.

— Меня придумала не ты, — покачал он головой. — Я только зашел сюда, чтобы попытаться тебе помочь. Меня, можно сказать, об этом попросила та, которая создала меня. Попросила потому, что ее чистота благословенна и обладает мощью. Той силой, которая способна действовать… Впрочем, ты этого не постигнешь, твой мозг отравлен реальностью. Я пришел сюда, в мир твоих галлюцинаций и снов, хотя и не больно-то люблю таких, как ты. Мне кажется, вы обедняете не только свой мир, но и наш. Но раз меня об этом просила она, я не мог отказать. Хотя меня тошнит от твоих снов.

Странное дело — реальная Алена наверняка уже зло рассмеялась бы над стариковским бредом этого слепого недоумка, встала и ушла бы, но эта Алена терпеливо сидела и слушала его речи, пытаясь вникнуть в их смысл. Она отчего-то вдруг поверила, что это очень важно для нее — для всей ее будущей жизни. Точно кто-то и в самом деле пришел ей на помощь, протянул ей руку в тот момент, когда она в этом отчаянно нуждалась.

— Сон разума рождает чудовищ, — сказал старик задумчиво и медленно. — О, как же он ошибался! Чудовищ рождает не сон разума. Чудовищ рождает сон души.

— У меня нет шанса, — грустно сказала Алена.

— Отчего же? — пожал он плечами. — Есть. Ведь и зрячему дано увидеть…

Она вдруг поняла, кто он, и почувствовала необходимость говорить с ним еще и еще, потому что говорить с ним было хороню и очень важно, но старик вдруг начал таять, как Чеширский кот, оставляя только растворенную в воздухе смутную улыбку. И — странное дело! — почти исчезла головная боль, но стук остался.

Она очнулась от странного своего сна в номере, укрытая с головой одеялом. Стучали в ее дверь. Нехотя она поднялась, посмотрела на сброшенное платье, отпихнула его ногой, пробормотав: «Ненавижу…» — накинула на себя халат и пошла открывать дверь номера.

На пороге стояла Виолетта.

— Кто они? — спросила она с порога. — Говори, кто они? А то я тебя убью!

— Кто — они? — спросила Алена, все еще не понимая, чего от нее хочет разгневанная Виолетта.

— Эти козлы! Твои дружки.

Она наконец-то начала понимать. Аська…

— Она жива?

— Ты еще спрашиваешь об этом, сука паршивая, — сквозь зубы процедила Виолетта. — Да, жива…

Виолетте не хотелось об этом говорить. Она ненавидела сейчас эту холеную дрянь — так ненавидела, что даже сердце болело! Ах, сколько грязных эпитетов она подобрала ей по дороге сюда! Куда бы лучше было помучить ее, пусть бы подумала, сколь много радостей впереди ее ожидает… Но реакция Алены ее поразила.

— Слава Богу, — вырвалось у Алены. — Господи, как это хорошо, что она жива!

Мите казалось, что он теперь все время спит и сон ему снится кошмарный, смутный, тяжелый. Аська долго лежала в больнице. Все это время она отказывалась от встреч с ним, и это было мучительно. Митя, как верный пес, сидел в приемной, свыкшись с бледно-зеленым цветом стен. А в голове непрестанно крутились слова из старой песенки Бутусова: «В комнате с белым потолком с правом на надежду…»

Он одергивал себя, ведь Аська была жива, жива, значит, это не про них! И все-таки песня продолжала звучать в его голове, иногда заедая на какой-нибудь строчке, как плохонький проигрыватель, и Мите хотелось отключить его, хотя он знал, увы, что для этого придется отключиться ему самому.