Кэти Чикателли-Куц - Карантин

– Конечно, в изюме же обычно полно глютена, – бормочу. Сомневаюсь, что она вообще знает, что такое глютен.

– Что ты сказала? – голос Оливера из-за шторы заставляет меня выронить коробку с изюмом. Даже не знаю, что ответить, поэтому продолжаю копаться в корзине. На самом дне лежит коробка с безглютеновой смесью для оладий.

– Хорошо, что у меня тут есть горячая сковорода.

Не знаю, почему, может быть, из-за недостатка прямого солнечного света или нехватки свежего воздуха, а может, потому что я не придумала ничего лучше, задвигаю коробку с блинной смесью под штору в палате. Мне почему-то кажется, что это повеселит Оливера.

Он взвизгивает и резко отдергивает штору с таким лицом, будто увидел призрака.

– Как ты узнала?

– О боже, ты тоже безглютеновый? – спрашиваю. – Нет, знаю, что это серьезная аллергия, но куче людей, включая Голди, просто нравится безглютеновая диета.

Мне противна мысль, что первый за два дня разговор, который веду с Оливером, – о Голди.

– Что? – Он кажется растерянным. – Нет-нет. Ничего не имею против глютена. Наверное. Не знаю. На самом деле я никогда особо не думал об этом. – Он встряхивает смесь для оладий. – Но оладьи – это совсем не то же самое, что вафли!

Понятия не имею, о чем речь, но Оливер так нелепо выглядит в своей больничной пижаме, с коробкой смеси, что начинаю смеяться.

– Вафли – это смешно? – Он тоже начинает смеяться. Не знаю, над чем мы смеемся, но я так рада снова видеть его счастливым и опять говорить с ним, пусть даже и понятия не имею, о чем.

Лицо уже болит от смеха. Приятно размять мимические мышцы. Но когда смех затухает в груди, истерика проходит, очень быстро вспоминаю, где я и почему я тут. А Флора так заразительно смеется. Видя ее такой счастливой, снова начинаю злиться.

Думаю, Флора замечает мою злость, потому что внезапно прекращает смеяться, и мгновение мы смотрим друг на друга в молчании.

– Я все испортила, – говорит она просто и без эмоций. – Знаю, ты хотел попасть домой, у тебя там девушка, и мне жаль.

Ее честность, откровенность – не то, к чему я привык, и это выбивает меня из колеи. Жду подвоха или очередной подставы, но она смотрит так открыто. С ней не будет этой путаницы с вафлями и оладьями.

– Я должен знать… должен знать, почему… – я замолкаю.

– Почему я это сделала? Симулировала жар? – она говорит сама, так что мне не приходится мучиться.

– Да. Прошу, скажи, что у тебя имелась потрясающая причина.

Она пожимает плечами.

– Раньше было так уютно. Знаю, я говорила, что моя мачеха ужасна, но и с мамой не всегда просто, а заботиться о кузене и вовсе очень сложно. Полагаю, я не хотела возвращаться домой или мне просто не хватало чего-нибудь интересного, не знаю.

– Думаю, ты интересная сама по себе, – говорю, прежде чем успеваю себя одернуть.

Хочется спросить ее о поцелуе, но смущение не дает мне заговорить.

Флора все так же смотрит мне в глаза, и я вспоминаю ее спокойствие во время полета, то, как она помогла мне, незнакомцу, справиться с панической атакой, как вступилась за больного пассажира и встала, чтобы выступить против того толстяка. И дурацкое видео с тюленем, которое она мне показала.

– Спасибо, – отмахивается Флора. – Но у нас тут все-таки еще двадцать восемь дней. Кажется, я тебе должна.

– Должна? – Скажи что-нибудь о поцелуе, Оливер .

– Да. За все это. – Она снова взмахивает рукой, на этот раз обводя палату.

Твоем первом поцелуе .

Качаю головой, пытаясь сосредоточиться на чем-нибудь, кроме ее или своих губ, и оглядываюсь. Теперь, когда штора отдернута, видно вторую половину палаты. Постель аккуратно заправлена, одежда свернута на стуле, и даже поднос с едой выглядит аккуратно. Оглядываюсь на беспорядок на своей стороне, собственный поднос с объедками, мятые простыни, носки, которые, кажется, размножились и смотрят на меня из всех углов. Пытаюсь пнуть один ногой, запихивая под стул, но Флора не обращает на это внимания.

Она достает свой телефон, бормоча под нос:

– Карантина? Карантиним? – и через мгновение: – О, карантинейджер! Вот оно! – сияя, она поднимает взгляд.

– Что делаешь? – спрашиваю медленно.

– Делаю нам хештег.

– Что-что?

– Хештег!

– Точно, извини. Я знаю, что такое хештег, но что значит нам хештег? Почему этот хештег наш, э-э-э… – я замолкаю.

– Ты когда-нибудь видел фотки с карантина?

– Ну да, наверное, каждый видел фотки с какого-нибудь карантина, верно? Выглядит довольно угнетающе. И ужасно.

Флора, кажется, не слышит меня.

– Я тут придумала тебе первый хештег для подростков в карантине. Или лучше написать… карантинейджеров!

Я все еще растерян.

– Зачем мы это делаем? Точнее, зачем ты это делаешь?

– Как ее зовут?

– Келси, – не задумываясь, отвечаю я. Как я вообще понял, о ком спрашивает Флора?

– Келси решит, что это круто – увидеть свое имя рядом с первым хештегом под карантинейджерской фоткой, разве нет?

– Флора, да что ты делаешь?

Она наконец поднимает взгляд от телефона.

– Заставляю девушку влюбиться в тебя, конечно же, и становлюсь твоим личным консультантом, тире, автором руководства о девушках для парней.

Она так возбуждена и взволнована, мы впервые разговариваем после двух дней молчания, и я все еще в замешательстве по поводу поцелуя, так что даже не знаю, что сказать. Полагаю, «спасибо» подойдет.

– Можешь сказать «спасибо», – говорит Флора.

– Погоди, ты что…

– Да, я создатель хештегов и чтец мыслей, – она пожимает плечами. – Считай это частью двух моих икс-хромосом.

Она наводит на меня телефон, но опускает и проходит на мою сторону палаты. Флора пальцами ерошит мне волосы, и я борюсь со странным искушением схватить ее руку. Она чуть отступает и довольно смотрит на меня.

– Идеальная сонная голова, – удовлетворенно говорит она.

Снова наводит на меня телефон и потом показывает мне фотку. Волосы стоят дыбом, рот открыт. Ужасно.

– Дай мне свой номер, я отправлю снимок, чтоб ты мог добавить сюда что-нибудь о Келси и использовать наш хештег. Она то-о-очно в тебя влюбится.

Я молчу, а Флора снова смотрит выжидающе.

– Номер!

– А, точно. – Я диктую ей свой телефон.

Секунду спустя раздается сигнал, и ужасная фотка появляется у меня на экране.

– Все, вперед.

– Еще раз: что именно я должен сделать?

– Влюбить в себя Келси, – говорит она так, будто это не сложнее, чем заказать пиццу.

– И как я должен это сделать? Повтори-ка.

– Очаруй ее и будь идеальным карантинным парнем.

– Каким-каким парнем?

– Помнишь, я говорила о том, что стану автором пособия о девушках?

– Да.

– У него есть еще и вторая часть.