Синти Шелтон - Ресторан Мари Дюпьер

Но через некоторое время юный поляк стал интересен и второй моей маске — аферисту Мишелю Кериту. Однажды мальчишка, вопреки своему обыкновению, обратил внимание на банковские файлы, защиту которых только что взломал.

Содержимое файлов показалось ему похожим на криптограммы, и Анджей вызвал меня на связь:

— Ты, кажется, кое-что понимаешь в финансовых операциях? Я тут никак не могу понять несколько строчек, может быть, ты догадаешься? Похоже, в банке не все в порядке с законом. — Было видно, что парень ужасно доволен тем, что сумел распознать криминал.

«Несколько строчек» оказались десятком страниц. Применив предложенный Анджеем дешифратор, как тот выразился, «средней степени сложности», я за пару дней восстановил записи. Это был фрагмент внутреннего отчета банка «Пари кредит» за последние пять лет. Отчет явно не был предназначен для посторонних глаз — нелегальные действия банка зафиксированы в нем точно, как в аптеке.

— Высылаю расшифровку, но там должно быть продолжение. Ты можешь скачать все отчеты? — Авантюрист Керит во мне уже высчитывал, кому можно предложить эти бумаги.

…Через полчаса мой принтер распечатывал ровные колонки цифр, а два дня спустя на информацию нашелся покупатель. Он пожелал остаться неизвестным, поэтому для передачи документов была придумана сложная многоступенчатая схема.

С тех пор в болтовне с Анджеем я невольно сдерживал себя, опасаясь, что мальчишка перестанет мне доверять, и теперь мы говорили о музыке чаще, чем о смысле жизни.

По странному стечению обстоятельств я передал добытую мальчиком информацию совершенно постороннему человеку. Получателем бумаг должна была стать женщина-посредник, внешность которой мне достаточно подробно описали. Не знаю, как это получилось, но в аэропорту ко мне действительно подошла женщина с такой внешностью. Она сильно волновалась, что было совершенно естественно в ее ситуации: бумаги, которые я передавал ей, могли, попав в руки полиции, взорваться настоящей бомбой, — и волнение усиливало ее привлекательность. Она была очень хороша собой.

Разговаривая с ней, я внезапно почувствовал сильное желание. Я забыл об осторожности, и мы вместе поехали в отель, где в большом номере на одиннадцатом этаже провели незабываемую ночь. Она говорила что-то о моем портрете… Были и еще какие-то вещи, которые должны были насторожить меня. Но этого не произошло.

Мой поезд в Варшаву уходил на следующее утро. Я с сожалением покинул гостиничный номер, в котором спала моя случайная знакомая, и только через неделю узнал, что портфель с документами, оставленный мною этой женщине, так и не дошел до моих партнеров…

Такая ошибка могла стоить мне жизни. Опасаясь разоблачения, я решил скрыться в Германии, где, как мне представлялось, сделать это тогда было легче всего.

Деньги у меня еще оставались, и я поселился в Берлине на тихой улице со странным названием — улица Кошачьего ручья.

Мишель оторвался от чтения записей. Черт побери! Еще немного, и он выдал бы этому миллионеру с обширным кругом интересов одного из своих немногочисленных друзей. Он в глаза не видел польского мальчишку, но меньше всего хотел, чтобы у того были неприятности. Надо же, увлекся самокопанием, скоро начнет придумывать какие-нибудь трогательные истории про свои детские комплексы. И, как и предсказывал Холл, написал о своих амурных похождениях. Мишель немедленно удалил из компьютера рассказ о портфеле, начав с Анджея и закончив встречей с темпераментной незнакомкой. «Незабываемая ночь», «стоить мне жизни»… Мишель, усмехнувшись, стер и последний кусок. Вот и еще одна попытка стать писателем закончилась неудачей.

Он честно пытался выполнить условия договора, заключенного с чудаковатым стариком. Время от времени он приступал к изложению собственных мыслей, но каждый раз оставался недоволен результатом. Странное условие: написать о себе то, чего раньше не знал.

Однако вознаграждение того стоит, оно в несколько раз превышало плату, которую ему обещали, когда он ехал на виллу Макса Холла в Португалию в качестве «опытного психиатра» — с задачей убедить выжившего из ума старика переписать завещание в пользу дальних родственников. Вместо этого он сам пишет теперь по прихоти своего пациента!

Увидев Макса Холла в первый раз, он и вправду поверил, что имеет дело с сумасшедшим. Старик заводил с ним туманные и, как Мишелю тогда казалось, душеспасительные разговоры, а однажды с загадочным видом предложил ему посмотреть самое главное свое сокровище…

Мишель развязал замусоленные от многократного использования тряпичные завязки. В папке лежал тонкий и воздушный, сложенный в несколько раз шелковый женский шарфик.

— Не слишком ли сентиментально? — спросил Мишель, вертя шарфик в руках и не зная, как его теперь сложить, — шарфик не слушался и выскальзывал из рук.

— Вы так думаете? Может быть, вы и правы… Но разве вы не согласны с тем, что никакой роман не передаст и сотой доли того, что бывает в жизни самого обычного человека?

Мишель не знал, что ответить. Старик выжидательно смотрел ему в глаза. Потом пожал плечами, встал из-за стола и прошелся по комнате. Занятный тип… Жизнь оставила на нем суровый отпечаток — грубые ложбины на высоком лбу, поджатые губы с опущенными уголками… Если бы не спортивная фигура, не подтянутые ноги теннисиста, миллионера в Максе Холле можно было бы и проглядеть.

— Знаете, — продолжал он, — меня интересует жизнь моих современников во всех деталях и подробностях, а вот это, — он взял из рук Мишеля шарфик, — и есть такая подробность, можно сказать, улика. Реальность интересует меня в том виде, в каком она всплывает в подсознании, то есть в чистом виде. Вы заметили, как наши чувства материализуются в вещах? Вы помните апельсиновую корку, срезанную ее рукой и лежащую на тарелке, но не помните ее внешности и того, о чем вы тогда беседовали. Классика со всеми своими вздохами под кленами и самоубийствами обманутых девушек малоинтересна нынешнему читателю. Я уже не так молод, чтобы снова окунуться в море жизни. Но древние говорили: «Из двух мудрецов один действует, другой понимает» — я верю, что они были правы. Я бы с удовольствием выслушал пару каких-нибудь занятных историй…

Повисла пауза. Холл не сводил глаз со своего гостя.

— Вот, например, вы, — продолжил он. — Не могли бы вы рассказать мне, — он пошевелил в воздухе пальцами, — что-нибудь из своей жизни?

Нелепость происходящего рассмешила Мишеля.

— Помилуйте, с какой стати? Я не поп-звезда и не принадлежу к особам королевской крови. Вряд ли что-либо в моей жизни может заинтересовать вас. Да и, честно говоря, я просто не люблю рассказывать о себе.