Синти Шелтон - Ресторан Мари Дюпьер

Не в силах уснуть, я с трудом дождался следующего утра и поехал на рю де Нодьер. Я уже не сомневался в том, что нашел свою дочь, но ужасно боялся обнаружить конкурента, мужа Мари, которого девушка, вполне возможно, считает своим отцом. Мне казалось, что я не перенесу этого. Войдя в стеклянную дверь, я поймал за рукав пробегавшего мимо официанта и, даже не догадавшись заказать что-нибудь для отвода глаз, начал расспрашивать его. Парень, хоть и смотрел на меня подозрительно, все же на вопросы отвечал. Хозяйка живет одна, сообщил он, воспитывает дочку, которой скоро исполнится шестнадцать. Девушку зовут Флер. Радость переполняла меня, я уже готов был расцеловать официанта, но в этот момент увидел, что в нашу сторону направляется тяжеловесная крашеная брюнетка в синтетическом фиолетовом платье.

Она была невысокого роста, и я подумал, что, возможно, это Мари — за столько лет одиночества с ней могли произойти и более разительные перемены… Но внутренне я совершенно не был готов к встрече с такой Мари — поэтому предпочел не выяснять, верны ли мои опасения, и просто направился к выходу.

Что мне следовало делать дальше? Я вспомнил, где жила Мари семнадцать лет назад. Ресторан за эти годы мало изменился, так что я мог ожидать, что и живет Мари все в той же большой квартире в нескольких кварталах отсюда. Что будет, если я приду туда и скажу этой фиолетовой брюнетке (не дай Бог, она успела меня разглядеть во время разговора с официантом!): «Здравствуй, Мари, я вернулся.

А теперь познакомь меня с нашей дочерью»? Может быть, лучше сперва самому познакомиться с Флер, рассказать ей, кто я, и уже потом объявиться перед Мари? Но кто знает, как отреагирует девочка на внезапно объявившегося отца…

Официант сказал, что скоро Флер исполняется шестнадцать. По моим подсчетам, это должно произойти примерно в середине августа. И внезапно я понял, как мне следует поступить: я сделаю ко дню рождения дочери подарок на совершеннолетие, причем такой, чтобы он запомнился ей на всю жизнь. У меня есть еще полтора месяца, чтобы выяснить, о чем мечтает моя девочка! И я решил продолжать наблюдать за ней со стороны, не раскрывая пока, кто я такой.

С того дня я сидел по утрам в кафе напротив дома, в котором прошел месяц моей любви с юной Мари Дюпьер и где она действительно до сих пор жила и ждал, пока Флер выйдет из дома. Я незаметно сопровождал ее повсюду. Видел я и Мари — конечно она не стала никакой толстой брюнеткой, удивительно как я мог такое подумать!.. Она мало изменилась внешне — тот же мягкий овал лица, те же пухлые губы — но одеваться стала по-другому: теперь Марн предпочитала строгие элегантные костюмы, которые отлично сидели на ее почти не изменившейся фигуре… Я с удивлением почувствовал, что меня тянет к этой женщине, но я отдавал себе отчет, что совершенно не знаю нынешней Мари, а наше общее прошлое имеет теперь гораздо меньше смысла, чем наша общая дочь.

Когда Мари выходила по утрам из дома, я отворачивался или закрывал лицо газетой. Вероятно, такие предосторожности были излишними: насколько я успел заметить, она никогда не смотрела по сторонам, сразу садилась в свой «пежо» и уезжала в ресторан, чтобы заняться своим, видимо, любимым делом.

А потом появлялась Флер… Я вставал и шел за ней следом, и мне часто приходилось сдерживаться, чтобы не догнать ее и не окликнуть. Однажды это желание было настолько сильным, что мне пришлось развернуться и пойти в противоположном направлении, чтобы не выдать себя раньше времени.

Я наблюдал за дочерью и задавал себе горький вопрос: а что, если я появился слишком поздно и теперь не нужен ни ее деловитой матери?

Но не прошло и десяти дней, как мне предоставился случай поговорить с Флер. Трудно сказать, было ли это мне на пользу, но вышло так, что выбирать я не мог.

В тот день на ней был длинный балахон без рукавов, в котором она выглядела, на мой вкус, чересчур худощавой. Ряд широких металлических браслетов тянулся по ее левой руке вплоть до локтя. Я ходил за ней уже три часа — сперва она отправилась на Монпарнас, где забежала в небольшой спортивный магазин, из которого через несколько минут выскочила с увесистым свертком. Я уже знал, что моя дочь любит перемещаться по городу на роликовых коньках, — за эти дни я несколько раз с сожалением смотрел в спину быстро удаляющейся тонкой фигурке в длинных шортах и короткой облегающей маечке. Из магазина она вернулась домой, чтобы оставить там свою покупку, и через полчаса я с облегчением увидел, как она все в том же балахоне выходит на улицу — значит, на сей раз она не ускользнет. Мы поехали в Музей естественной истории. Я ожидал, что она отправится прямиком к зверинцу, но Флер, в полном соответствии со своим цветочным именем, бродила по ботаническому саду, то и дело останавливаясь, чтобы вдохнуть аромат очередного растения. Я подумал, что моя дочь, похоже, придает большое значение запахам, во время своих праздных шатаний по Парижу она то и дело заходила в парфюмерные магазины и могла провести там немало времени, поднося к лицу пробные флаконы, пока я, оставаясь незамеченным наблюдал за ней через витрину.

Из Ботанического сада мы вышли к мосту Аустерлица, спустились на зеленую набережную Святого Бернара, где Флер уселась на скамейку у самой воды и стала смотреть на проходящие мимо суда. Я не переставал удивляться ее характеру — в нем было невозможное сочетание прагматизма, любви ко всему экстремальному и вот такой способности сидеть и подолгу смотреть на воду, размышляя о чем-то своем. Наверное, так причудливо переплелись в нашей дочери черты Мари и мои собственные. Мне удалось занять столик в небольшом уличном кафе прямо на набережной, так что Флер теперь сидела ко мне спиной.

Почему-то мне было легче справляться со своим желанием заговорить с ней, когда я записывал происходящее — я уже не понимал, делаю это для Макса Холла или для себя. Во всяком случае, теперь я вел записи от первого лица. Я нарисовал в блокноте ее фигуру в балахоне и записал: «Она казалось мне легкой, как бабочка, и такой же изящной». Я вспомнил, как она наклонялась в Ботаническом саду то над одним, то над другим цветком. В самом деле как бабочка.

От блокнота меня оторвали внезапно раздавшиеся крики и грубая брань: среди клошаров, устроивших на набережной пирушку, намечалась драка. Флер, немного помедлив, встала со скамьи и начала подниматься по ступеням.

Клошары тоже поднялись и пошли к лестнице, на ходу продолжая перебранку. Они весьма набрались и теперь, похоже, жаждали приключений.

— Эй, милашка, пропусти со мной стаканчик! — понеслось вслед моей дочери.