Синти Шелтон - Букет горных фиалок

— Рано еще.

— Элль, — торопливо заговорила Адель. — Позвони мне, как только перестанешь сомневаться. Слышишь? Позвони.

— Позвоню, — пообещала Элль. — Пока.

Адель неохотно ответила на прощание, и Элль повесила трубку. Она еще немного посидела в кабине, собираясь с мыслями. Надо же, уверенность Аделаиды в ее беременности передалась и ей. Вот так, стоит только заикнуться…

Элль расправила складки на юбке и покинула тесную кабинку. Мадам Мэре за перегородкой не было, а дверь, ведущая в здание, была раскрыта. В дверном проеме Элль заметила приставленную к оклеенной светло- коричневыми обоями стене лестницу-стремянку. Сама собой в мыслях возникла забавная картинка: мадам Мэре лезет по стремянке к окну, чтобы положить на подоконник букетик фиалок. Для Джереми. Элль ведь высказывала версию, что цветы предназначены не для нее. Зажав ладонью рот, Элль беззвучно засмеялась. Мадам Мэре так и застала ее — согнувшуюся от смеха.

— Вы уже поговорили? — спросила она, удивленно глядя на нее.

С трудом поборов смех, Элль поспешно расплатилась и едва ли не бегом выскочила на улицу, где ее одолел новый приступ смеха. Элль, ты ведешь себя глупо, уговаривала она себя, прекрати смеяться. Она успокоилась не сразу: пришлось постоять, держась за шероховатые камни кладки внешней стены. Наконец смех прошел. Элль вытерла выступившие слезы и с облегчением перевела дух.

И тут же отметила, что настроение у нее лучше не бывает. Тихо напевая веселый мотивчик, она пошла к дому Мари.

Вокруг заводи густо росли ивы, отгораживая ее от нескромного постороннего взгляда. Вода была прозрачной, как слеза, и на разноцветной гальке, которая устилала дно, плясало солнце. Плотная живая изгородь ивняка имела две прорехи: в одном месте гибкие ветви раздвигал серой грудью низкий каменный уступ — последняя ступенька водопада, в другом — между двумя соседними ивами была узкая, почти незаметная щель, и ветви, перегораживающие ее, клонились не к воде, а к мелким, окатанным водою камешкам маленького пляжа. Впрочем, величины этого пляжа вполне хватало на двоих…

В стороне располагались пастбища, и иногда до заводи доносилось отдаленное мычание коров. Покой заводи нарушала лишь одинокая трясогузка, деловито снующая у воды, и пара лягушек, греющих зеленые спины подсолнечными лучами. Трясогузка ловила мальков на мелководье, а они дружной стайкой порскали в сторону, когда на дно ложилась тень птицы. Трясогузка совсем не боялась людей, каждый день приходящих к заводи. При их появлении она даже не пыталась улететь, а только отбегала в сторону и продолжала заниматься своими насущными делами, изредка поглядывая на них черными бусинками глаз. Так, на всякий случай.

Им нравилось здесь заниматься любовью. И если первые два дня их взаимное желание гасило опасение чьего-либо вмешательства, то на третий день страхи растворились бесследно. Купальными костюмами им служила собственная кожа, и в уединении, которое подарила им заводь, они чувствовали себя, словно Адам и Ева, познавшие первородный грех, но не изгнанные из рая…

Элль, застонав, выгнулась в руках Джереми. Он крепко держал ее за ягодицы, а она обнимала ногами его тело. Она уже чувствовала приближение оргазма.

— Сильнее… Сильнее… Ох…

И вдруг Джереми напрягся. Это было не то напряжение, с которым он изливал в нее поток семени. Совсем другое — злое, чужое. Оно ударило Элль грубо и безжалостно. Низвергнутая с высот блаженства и оглушенная столь жесткой переменой, она не сразу пришла в себя и, продираясь сквозь туман, заполонивший мысли, спросила:

— Что… случилось?

А муж превратился в изваяние, его спина под ее ладонями одеревенела.

— Что случилось? — повторила она, соображая уже более ясно, но по-прежнему не ведая о причинах, вызвавших ярость Джереми. А он был именно разъярен — в этом она не сомневалась.

— За нами подглядывают, — ледяным голосом ответил муж.

— Что?!

Ее бросило в жар, и она рассвирепела не меньше, чем Джереми.

— Кто?

— Не знаю, — сказал Джереми. — Кто-то. Он один. Он помог ей подняться. Элль не спешила хватать одежду и прикрывать наготу: если кто и подглядывал, то уже видел более чем достаточно. Она спокойно подошла к лежащей на галечнике одежде, взяла рубаху и надела ее. Полы рубахи доходили до середины бедер, и она решила, что такой импровизированной туники ей вполне хватит.

— Где ты его заметил? — спросила она, оглядываясь на заросли.

— Кинь мне брюки, — попросил Джереми.

Джинсы она бросать ему не стала, подняла их и принесла.

— Он там, — махнул Джереми на водопад и принял у нее джинсы. — Наверху. Выглянул и спрятался.

— Кто это был?

— Я не понял…

— Может, он уже убежал?

— А вот я сейчас это проверю, — сказал Джереми, застегивая пуговицы.

— Я с тобой. — Она обшаривала взглядом уступы водопада в поисках обидчика. — Где ты его заметил? На самом верху?

— Нет. Ниже. — Муж затянул ремень. — Пошли.

Элль заметила, что кусты, растущие по левую сторону второго из четырех уступов водопада, если считать начиная снизу от воды, вдруг зашевелились.

— Стой, — сказала она. — Он все еще там.

Джереми непроизвольно вскинулся, обратившись к шевелящемуся кусту. И, словно отвечая на их молчаливую просьбу совершить очевидную глупость и показаться, непрошеный гость поднял голову над кустами — не осторожно раздвинул ветви, заглядывая сквозь них, а показался во всей красе до плеч, покрытых выцветшей до белизны тканью. Они сразу же узнали его — еще бы не узнать!

— Маню! — рявкнул Джереми.

Голова тотчас пропала.

Джереми опустился на галечник, схватил пригоршню камней и запустил ими в воду. Он от души выругался.

Элль растерянно смотрела на кусты. Теперь уж Маню точно убежал; наверное, понесся сломя голову. Долго ли он следил за ними? И первый ли раз? Она не знала, что и подумать.

— Проклятье? — произнес Джереми. Он никак не мог успокоиться. Пожалуй, Элль впервые увидела мужа введенным из равновесия, а у нее злость как-то сразу утихла, даже неприятного осадка не осталось.

Она присела рядом с Джереми и тронула его за руку.

— Не кипятись. Он же как ребенок — не понимает, что можно, что нельзя. Подумаешь, подсмотрел, — успокаивала она мужа.

Злиться она и в самом деле перестала, но до полного спокойствия было еще очень далеко.

Джереми с мрачным выражением продолжал швырять в воду гальку, правда, уже не горстями. Он нащупывал камешек покрупнее и, сильно размахнувшись, бросал его в водопад.

Мало-помалу на его лице появилась усмешка.

— Не привык я быть звездой эротического кинематографа, — сказал он сквозь зубы. — Чувство сначала было — будто кипятком ошпарили. Вот дурень…

— Ты о ком?