Стефани Перкинс - Айла и счастливый финал [litres]

Джош прижимает меня к стене. Мы целуемся, наслаждаясь близостью друг друга, сгорая от желания. Его губы чуть потрескались. А еще, если судить по тонкому аромату мяты, он недавно чистил зубы. Его крепкие руки скользят по моей спине и вниз по бедрам. Наш поцелуй становится более жарким, лихорадочным от тоски. Дрожь, которая охватила меня, передается и Джошуа, и он отстраняется от меня, хватая ртом воздух.

– Твои родители… – говорит он. – Они будут смотреть в окно. Будут ждать, когда мы выйдем.

Мы, смеясь, торопливо спускаемся вниз. Он вытирает со своего рта помаду, я убираю следы вокруг губ, и мы неспешно выходим из здания, делая вид, будто увлечены беседой. Уверена, мы выглядим чертовски невинными. Я бросаю взгляд на окно, окруженное голыми стеблями плетистой розы, и маман с Джен радостно машут нам. Папа кивает. Хэтти вообще не видно.

Заднюю дверь черного лимузина нам открывает солидный мужчина со стильно уложенными седыми волосами и гарнитурой в ухе. Это ему я отдала коробку в доме Джошуа в День благодарения.

– Добрый вечер, mademoiselle [48] Мадемуазель ( фр .). .

– Ох! Вы Брайан.

Телохранитель широко улыбается:

– Приятно снова вас видеть. Выглядите обворожительно. Легко понять, почему наш парень только о вас и говорит.

Я с улыбкой смотрю на Джошуа, и он передергивает плечами: «А чего ты еще ожидала?»

Мы забираемся в машину, но, когда Брайан направляется к водительскому креслу, улыбка Джошуа исчезает.

– Знаешь, я обычно не езжу на таких машинах.

– Не знаю, – поддразниваю я его. – Похоже, вы с Брайаном много времени проводите вместе.

– Ну, да, но большую часть дома. Или в офисе отца. Не хочу, чтобы ты думала, будто я всегда… разъезжаю вот так. Чаще всего я пользуюсь метро.

– Все нормально. – Я смягчаюсь. – Я же не осуждаю тебя.

– Знаю, просто…

Открывается водительская дверца, и Брайан с поразительной изящностью для такого крупного мужчины занимает свое место. Оказывается, он отличный рассказчик, и это сейчас меня радует, так как мешает предаваться мечтам о том, чтобы в этой роскошной машине появилась, скажем, перегородка между водителем и пассажирами, потому что мне безумно хочется снова запрыгнуть на своего парня. Но вместо этого я поправляю макияж. Не хочется на вечеринке выглядеть как растрепанная деваха. Хотя миссис Уассирштейн, возможно, именно такой меня и считает.

Брайан не врал. Он знает обо мне немало, поэтому интересуется, получила ли я ответ из Дартмутского колледжа. Он подмигивает Джошуа в зеркало заднего вида, но тот не замечает. Он смотрит только на меня. Я не стала скрывать правду, что все еще жду ответа. Но я не говорю, что мне ответили из двух других университетов. Я еще не рассказала Джошуа, что меня приняли в Сорбонну.

Метрополитен-музей – одно из самых европейских на вид зданий на Манхэттене. Когда Джош подводит меня ко входу, кажется, будто на дворе вновь наступил октябрь. И мы снова в Париже. Белый фасад, гигантские колонны, длинная лестница. Жаль, что нам предстоит не свидание в музее д’Орсе, а фееричное знакомство с его родителями. Если даже миссис Уассирштейн вселяла в меня страх, то каков же сенатор?

Джош замечает выражение моего лица и ободряюще сжимает руку:

– Ты отлично справишься.

– Твои родители меня ненавидят, – говорю я.

– Они не ненавидят тебя, – горько усмехается он. – Они ненавидят меня.

– Давай вернемся ко мне домой и все это время будем целоваться в коридоре. – Я изо всех сил пытаюсь справиться со страхом.

Джош заговорщически улыбается:

– Здесь полно коридоров.

Я много раз бывала в Метрополитене, но главный зал музея неизменно производит на меня большое впечатление. Купола и арки величественного входа, так напоминающие мне расположенный неподалеку от нашего общежития Пантеон, украшены золотыми лентами, гирляндами из вечнозеленых растений и гигантскими елочными шарами. По залу разносится эхо разговоров множества шикарно одетых мужчин и женщин. Я рада, что маман помогла мне выбрать платье. По крайней мере, оно придает мне уверенности в себе.

Джош протягивает наши билеты пожилой женщине в жемчугах и черной блестящей блузке, и мы следуем за толпой в зал средневековой скульптуры, где проходит вечеринка. Он поддерживает меня за локоть, как и положено джентльмену, и мы выглядим так по-взрослому, так официально. Пары, окружающие нас, выглядят так же. Но им привычны такие пафосные вечеринки, а нам все в новинку. Я бы предпочла сейчас оказаться в своей комнате в общежитии, крепко прижаться к Джошуа и утонуть в его объятиях, но нам необходимо сдерживать себя, и это лишь усиливает мою нервозность.

Издалека слышится музыка, и Джош ведет меня на этот звук – в сторону от главной лестницы, через узкий зал с византийскими древностями, через еще один зал, где выставлен украшенный мраморной резьбой алтарь, и наконец мы оказываемся в зале средневековой скульптуры. Огромный зал с высоким потолком кажется сейчас меньше, чем я помнила. Со стен свисают разноцветные узорчатые знамена – красные, синие, желтые и белые. А под ними развешаны гобелены, на которых вытканы олени и дамы в средневековых одеяниях. В центре зала установлены огромные железные ворота – жемчужина коллекции. Это леттнер [49]из какого-то испанского собора.

Рядом стоит огромная голубая ель, окруженная сотнями изящных статуэток восемнадцатого века. Само дерево украшено ангелочками, херувимами и гирляндами, похожими на свечи. Все это очень эффектно и очень… чопорно, официально.

– Счастливого агностического Рождества, – шепчет Джош. – Добро пожаловать на самую еврейскую рождественскую вечеринку в Америке.

Я улыбаюсь.

– Ну вот. – Он улыбается в ответ. – Почаще улыбайся.

Мы пытаемся отыскать родителей Джошуа – лучше сразу покончить со знакомством. Они стоят возле зловещей статуи, изображающей, как мне кажется издали, какого-то шута. Когда же мы подходим ближе, я понимаю, что остроконечная красная шляпа статуи – это митра [50]епископа. Хорошо, что я не высказала свои предположения о статуе вслух. Хотя я все равно уже чувствую себя глупо.

Родители Джошуа стоят к нам спиной. Они держат в руках по бокалу белого вина и общаются с невысоким мужчиной в идеально круглых очках.

– Судья Ледерман, – шепчет мне на ухо Джош. – Из Верховного суда Нью-Йорка.

Да. Конечно. Ничего особенного.

– Джошуа, – с улыбкой произносит судья и подзывает нас к себе.

Я старательно делаю вид, будто в том, что судья Верховного суда штата знает моего парня, нет ничего особенного. Родители Джошуа оборачиваются. Их лица озаряются радостью, но уже через пару мгновений сменяются профессионально выверенными улыбками. Правда, я замечаю, что в глубине их глаз застыло любопытство. Джош ведет меня вперед, положив руку мне на поясницу. И в этот момент я чувствую себя слабой и ничтожной, этакой бедной родственницей, которую в любой момент можно легко выставить за порог.