Дэвид Левитан - Бесконечный плей-лист Ника и Норы

Кто-то у нас за спиной насвистывает, имитируя птичье пение. Мы с Дэвом оборачиваемся и видим, что из клуба выходит Тэд, сияя, как бриллиант под лампой. Он задержался от нас на расстоянии, чтобы не мешать разговору, но я вижу, что он выжидает.

– Не хочешь пойти взять его за руку? – шутливо спрашиваю я у Дэва.

– Да, черт побери, – отвечает Дэв, выпрямляясь. – Не пойми меня неправильно, сегодня ночью мы непременно будем изображать чудище с двумя спинами. Но если мы сделаем все правильно, будет казаться, что мы просто держимся за руки.

Я уверен, что Тэд ничего не слышал. Но когда Дэв подходит к нему, Тэд протягивает ему руку. Я вижу, как они идут по улице, держась за руки. Думаю, они сами не замечают, но они шагают точно в такт. Перед тем, как завернуть за угол, оба одновременно поворачиваются и машут мне на прощание.

Теперь я предоставлен самому себе. Я решаю проверить сообщения… и понимаю, что лишился не только чертовой куртки, но и проклятого телефона. Так много неудач, что я начинаю чувствовать себя ничтожеством. Но это чувство – ничто по сравнению с попытками найти телефон-автомат на улице Ладлоу примерно в три утра. Я дохожу пешком почти до Хаустона, и только тогда мне попадается один, на углу закусочной. Трубка на ощупь покрыта какой-то слизью, а гудок доносится словно из Северной Дакоты. Первые три четвертака проваливаются в ячейку возврата сдачи. Я готов окончательно выйти из себя, но следующие две монеты все-таки попадают куда надо, и мне удается увеличить громкость настолько, чтобы стало ясно, чтобы понять, что я все-таки дозвонился.

Нора отвечает после четвертого гудка.

– Кто это, блин, вообще? – спрашивает она.

Понимаете ли, я ведь знал, что трубку возьмет она. Но все равно ошарашенно молчу.

– Можно Ника? – наконец спрашиваю я.

– Нет, – отвечает она. – Он отошел, чтобы разобраться с какой-то небольшой проблемой. Не хотите перезвонить, чтобы оставить ему голосовое сообщение?

Я будто ничего не могу сделать. Я совершенно не способен нормально с ней говорить.

– Не могли бы вы передать ему мое сообщение? – спрашиваю я.

– Мне понадобится ручка? Потому что если да, то вам изрядно не повезло.

– Нет. Пожалуйста, передайте ему, что он ужасно облажался, когда дал Норе уехать в том такси.

Пауза.

– Кто это вообще?

– И не могли бы вы передать ему, что я ужасно рад за него, поскольку он наконец избавился от оков, надетых на него стервой Трис?

– Ты шутишь, верно?

– И не могли бы вы передать ему также, что сидеть в одиночестве на тротуаре и посвящать девушке песню – совершенно бесполезно, если у тебя не хватает пороха даже на то, чтобы попытаться поговорить с ней снова?

Еще пауза.

– Ты серьезно?

– Где ты?

– В «Веселке». А где ты?

– Неважно, – отвечаю я. – Скоро подъеду к «Веселке». Передадите мое сообщение?

Я вешаю трубку, не дожидаясь ответа.

Ужасно грубо – вот так вешать трубку посреди разговора.

Я отказываюсь верить, что этот разговор только что состоялся. Наверное, я такая сонная, что у меня галлюцинации.

Просто на всякий случай я иду в уборную, брызгаю холодной водой на лицо, расчесываю волосы пальцами, чтобы они выглядели привлекательно взъерошенными – но не настолько привлекательно, чтобы казалось, будто я взъерошила их специально. Затем я засовываю руку под футболку, чтобы поправить лифчик. Сальваторе смотрит в сторону.

Когда я возвращаюсь к столу, он уже завален едой: тарелка горячего борща (лучше, чем у моей бобэ [16] На идише – ласковое обращение к бабушке. , но я никогда не скажу ей об этом), полдюжины вареников, немножко копченой колбасы. И скоро должны принести блинчики с начинкой. Что я могу сказать, я очень, очень голодна, и мне ужасно хочется мяса. Может, заберу остатки для той ведьмы или еще какого-нибудь обитателя улиц.

Я набрасываюсь на еду, словно меня только что выпустили из тюрьмы. Когда мне наконец удается оторваться от еды, кажется, с моего подбородка капает борщ. И я вижу, что он здесь. Вот черт. Мерлу Хаггарду стоило бы запомнить: чудеса и правда случаются.

Я по-прежнему растеряна, но я вспоминаю, как чувствовала себя обновленной, решив, что мне предстоит в будущем стать гуманитарным представителем ООН. Я неуязвима, я не увлекусь им снова, я абсолютно уверена, что проведу свою жизнь в одиночестве и целомудрии. Наверное, это не так уж плохо. У меня никогда не будет венерических заболеваний, мне никогда не придется бояться, что презерватив порвется, или переживать, что мне не хватает секса, да даже думать и мечтать о нем не придется, и благодаря этому я, наверное, достигну просветления, как далай-лама. Так что все хорошо. Нулевой баланс. Ник может расслабиться. Я не попытаюсь его сожрать.

Сначала Ник молчит – он просто сидит, намазывая масло на кусок халы, погруженный в это занятие. Это охлаждает мой пыл. Жуя булку, он спрашивает:

– На сколько человек ты заказала?

Он отпивает мою колу, рыгает, а потом повторяет фразу, которую я выдала перед тем, как сесть в такси.

– «Теперь ты свободен»? Что это вообще значит?

Его слова звучат агрессивно, но на его губах снова играет эта чертова полуулыбка.

Я ничего не могу сделать со своей хандрой, но, по правде говоря, одновременно я хочу облизать его с ног до головы. Поверить не могу, что он здесь. Я хочу проделать с ним несколько совершенно неприличных вещей. Вместе с ним.

Я стараюсь, чтобы мой голос звучал равнодушно:

– Это означает, что мы встретились при странных обстоятельствах и провели вместе несколько странных часов, но одно только то, что я строила из себя последнюю дрянь, не означает, что ты должен изображать милого парня и типа пытаться продлить наши якобы отношения. Как бы там ни было, мы друг друга вообще не знаем и даже нормально друг другу не представились.

Ник перебивает меня, вытянув руку, испачканную маслом.

– Меня зовут Ник, – говорит он. – Я из веселого местечка под названием Хобокен. До сегодняшней ночи Where is Fluffy были моей любимой группой. Я пишу песни. Меня кинула одна олениха, но я стараюсь с этим справиться. А ты?

Я отвечаю на его рукопожатие, пытаясь подавить улыбку. Я не позволю ему оставить меня в долгу.

– Я Нора, – отвечаю я. – Из совершенно невеселого местечка под названием Энглвуд, чтоб его, Клифс. Мне нравятся песни, написанные другими. Я кинула одного оленя, а он кинул меня. И мы покатились по этой наклонной плоскости. Но я стараюсь с этим справиться.

– Привет, Нора, – говорит он.

– Привет, Ник, – отвечаю я.

– Можно я уже заберу свою чертову куртку?

– Нет, – я заслуживаю хоть какой-то компенсации за то, как чувствовала себя отвергнутой, за то, что обречена провести всю последующую жизнь в безбрачии, посвятив ее добрым делам.