Дмитрий Иванов - Примадонна. Банкирша. Шлюха

Садовник ушел под утро, оставив на столе все фотографии.

- Мы, наверно, не увидимся больше, - сказал он напоследок. - Но я запомню эту ночь.

Миледи, наоборот, тут же постаралась вычеркнуть ее из памяти. Все снимки она немедленно сожгла. Постепенно жизнь ее вернулась в прежнюю колею, и она снова взялась за гадание, соблюдая при этом предельную осторожность.

Судьба не стала медлить с новым сюрпризом. На сей раз это оказалась Зоя Братчик, неожиданно позвонившая в дверь Миледи. Несколько секунд подруги стояли, изумленно глядя друг на друга.

- Миледи, ты? - сказала Братчик.

- Зойка!… - Миледи повисла у нее на шее.

Год 1986-й. Бандитская парочка

Ванда ничего не имела против русских. Раньше ее даже удивлял злобный шепоток отца: «Триста лет живем у России под забором!» Он говорил это именно шепотом, потому что в телевизоре Терек, а потом Ярузельский взасос целовались с Брежневым, дешевый русский «Фиат», называвшийся «Ладой», был у поляков самой популярной машиной, а в Зелена Гуре каждое лето гремел на всю страну фестиваль советской песни. Когда Ванда с одноклассниками съездила на экскурсию в Ленинград, ей показалось, что она побывала на другой планете. После тихого, провинциального Белостока грандиозный красавец город в призрачном свете белых ночей выглядел как фантастический мираж. Ванда в школе очень прилично научилась говорить по-русски, и общение со сверстниками-ленинградцами оказалось для нее легким и приятным.

События нескольких последних лет резко изменили обстановку. Официальной дружбе с русскими пришел конец.

Вспомнились все прежние обиды. Публичное извинение Горбачева за давний расстрел польских офицеров в Катыни только подлило масла в огонь. На русских теперь не катил бочку только ленивый.

Но Ванда все это пропускала мимо ушей. Школа осталась позади, и ей надо было как-то устраиваться в жизни. Разумеется, она мечтала о чем-то необыкновенном. Например, об ослепительной карьере фотомодели. И к этому были кое-какие основания. Она весьма успешно выступила в конкурсе «Мисс Белосток». Победительницей, правда, не стала, поскольку среди рослых акселераток ее метр шестьдесят пять не смотрелись, но фигурка у нее была прелесть. К тому же нежное личико и огромные глазищи придавали ей совершенно ангельский вид. Словом, она стала «вице-мисс», что позволяло при удачном раскладе все же поехать на Всепольский конкурс красоты в Варшаву. Этому, однако, не суждено было случиться. И всему виной стал Ежи Гадоха.

Они познакомились на дискотеке в Клубе молодежи на следующий вечер после того, как Ванда была увенчана Малой серебряной короной «вице-мисс». Гадоху в Белостоке знали все. Еще пацаном он постоянно вертелся возле лидеров местного отделения «Солидарности», выполняя мелкие поручения: расклеивал листовки, передавал записки, собирал ораву ровесников, чтобы поорать и посвистеть возле горкома Польской объединенной рабочей партии. Но когда «Солидарность» практически пришла к власти и Лех Валенса возглавил государство, нужда в услугах Ежи Гадохи отпала сама собой.

Гадоха, которому к этому времени уже стукнуло двадцать пять, недолго искал применения своим силам. С компанией друзей по культуристскому клубу он решил мстить русским за долгие годы унижения родной страны. Месть его заключалась в примитивном мордобое. Русские семьи, с незапамятных времен жившие в Белостоке, трепетали при одним только упоминании Ежи Гадохи. Полиция на его художества смотрела сквозь пальцы. У нее было полно куда более важных забот.

Подойдя к Ванде на дискотеке, Гадоха атаковал в лоб.

- Больше ни с кем не танцуй, - сказал он. - Лучшая девчонка в городе должна быть моей.

- Я не лучшая, - ответила Ванда. - Я только «вице».

- С «мисс Белосток» я еще вчера разобрался. Ничего особенного. Думаю, ты будешь получше.

Ванда, видимо, оправдала ожидания Гадохи. Они стали жить вместе в утепленном дачном домике, который бросила русская семья, срочно переехавшая к родственникам в Витебск. Повсюду люди жаловались на нехватку сигарет, одежды, еды, но Гадоха жил на широкую ногу. Они с Вандой частенько бывали в ресторанах, одевались по моде, хотя и в «секонд хэнд», но привезенный из Италии или из Штатов. Была у Гадохи и машина - видавший виды «Плимут» почтенного возраста.

Поначалу Ванда не догадывалась, откуда Га-доха берет деньги. Он просто исчезал на пару дней и возвращался с пухлой пачкой злотых. Но однажды, когда Гадоха со своими друзьями-культуристами ворвался на вокзале в Седльце в московский поезд и, поработав кулаками, обобрал пассажиров вагона СВ, у Ванды открылись глаза. Гадоху с друзьми не тронули. На вокзале каким-то чудом не оказалось свидетелей.

После этого Ежи осмелел еще больше. Он чуть ли не в открытую занялся грабежом автотуристов, подкарауливая их в районе городка Бяла-Лодляска, на шоссе, ведущем к Бресту. Схема была элементарная. Заметив издалека одинокий автомобиль, парни Гадохи укладывали поперек шоссе большой ствол дерева. Машина тормозила. А дальше все происходило в считанные секунды. Старый немецкий «вальтер» у виска водителя - и пятеро молодцев-культуристов исчезали с добычей в придорожном лесу. У них имелись и дорожные знаки - на случай непредвиденной ситуации.

Сначала Гадоха поручал Ванде продажу награбленного перекупщикам. А когда она овладела этим нехитрым занятием, стал брать ее на операции. Ванде это понравилось. Острое чувство риска, беспрекословное подчинение перепуганных людей - все это придавало жизни особый привкус. То, что все в Белостоке знали: она подружка Ежи Гадохи, - и провожали ее жадными взглядами, тешило ее самолюбие. Ванда постепенно становилась не кукольной, а настоящей «мисс Белосток», хотя и не носила бутафорской короны.

В тот день они ждали автобус с русскими челноками. Такие автобусы, набитые разным барахлом для продажи, стали в последнее время основными объектами их охоты. Челноки, люди бывалые, пережившие в своих заграничных вояжах немало бед, норовили проскочить опасный участок либо в середине дня, когда на шоссе было оживленно, либо на рассвете, в петушиный час, на предельной скорости. Но Гадоха с подельниками постоянно меняли места засады.

Вот и в этот раз они выбрали совершенно открытый участок, где, казалось, и не спрячешься. К тому же буквально через полтора километра начинались городские постройки. При подъезде к городу шоферы автобусов расслаблялись, полагая, что тут уж им ничего не грозит.

Парни Гадохи залегли в глубоком кювете по обе стороны шоссе. До условного сигнала никто из них не мог поднять головы. Иначе вся операция пошла бы прахом.