Дмитрий Иванов - Примадонна. Банкирша. Шлюха

Сегодня он был ослеплен яростью как никогда. Каких усилий ему стоило установить свою власть на небольшом кусочке Гарлема между сто тридцать третьей и сто тридцать пятой улицами! Его жизнь не раз висела на волоске. Врачи с трудом заштопали страшную ножевую рану, которую Гаэтано получил прямо на улице. Правда, через пару месяцев, когда Гаэтано оправился, он все-таки сделал дырку во лбу у Мануэля Корретхи, и глупый Мануэль давно лежит где-то на дне Гудзона вместе со своим острым ножом. Однако с тех пор Гаэтано Фуэнтес по вечерам не выходил без своих телохранителей, Рохаса и Хорхе, незаменимых и в рукопашном бою, и в перестрелке.

А сколько баксов перекочевало из кармана Гаэтано в жадные лапы Большого Джека и его напарника, черномазого Лаки! Этой алчной парочке копов следовало бы разъезжать не на патрульной машине, а на бронированнном фургоне для перевозки денег. Они чуть ли не лопатой гребли доллары на всех перекрестках. Но тут поднимать хвост было опасно.

Ссора с полицейскими грозила не только тюрьмой. Можно было вообще в два счета вылететь за пределы Штатов, да еще с таким клеймом, что обратно не попасть даже в качестве туриста.

Но зато вот уже третий год Гаэтано Фуэнтес контролировал всю тайную торговлю наркотиками в этом районе Гарлема. Две дюжины нищих подростков, таких же латиносов, как и он, исправно работали на босса. Гаэтано был сторонником железной дисциплины и наказывал провинившихся без жалости.

Беда пришла, как всегда, неожиданно. И самое мерзкое было то, что угроза беспредельной власти Гаэтано возникла от соотечественника, свалившегося на голову неизвестно откуда.

Карлос Акунья был вдвое моложе Гаэтано и, наверное, поэтому вдвое наглее. О его появлении Фуэнтес узнал по внезапно уменьшившейся выручке от продажи наркотиков. Потом нескольких юных солдат из армии Гаэтано зверски избили, отняв товар. Вот тогда-то одноногий мусорщик Хесус и шепнул Фуэнтесу:

- Это штучки Карлоса.

- Что еще за Карлос? - раздраженно спросил Гаэтано.

- Карлос Акунья. Говорят, такой крутой, что не приведи господь.

Гаэтано устроил охоту на людей Акуньи, но никакого результата она не дала. При всей своей наглости чужаки были осторожны и ни с кем из местных в контакт не вступали. Неожиданные налеты новая банда чередовала с периодами длительного затишья, и вычислить конкурентов было невозможно.

В бессильной ярости Фуэнтес пошел на поклон к Большому Джеку.

- В нашем курятнике лиса завелась, - сказал он копам при очередной встрече. - Лиса по имени Карлос Акунья.

- И чего же ты хочешь от нас? - спросил Большой Джек, презрительно кривя толстые губы.

- Чтобы вы этой лисе подпалили хвост.

- Слышал, Лаки? - обратился Большой Джек к напарнику. - Что скажешь?

- За лисами фокстерьеры гоняются, - засмеялся Лаки, считавший себя большим остроумцем. - А мы с тобой овчарки, Джек. Это не наше дело.

- Ну что тут возразишь? - усмехнулся Большой Джек. - Сказано как по писаному. Так что сам решай свои проблемы, амиго.

Гаэтано, честно говоря, ожидал услышать нечто подобное. Но теперь у него возникло страшное подозрение, что Акунья уже успел подмазать копов. Оставалось одно - встретиться с ним лицом к лицу.

Вскоре через одну мексиканскую шлюху по имени Кончита удалось передать Акунье предложение встретиться. К Кончите стал похаживать никому не известный парень, Маурисио Кампос, который в постели случайно сболтнул, что скоро Гаэтано Фуэнтесу придет конец, и тем выдал себя. С этим болтуном Гаэтано разговаривать не стал. Он сказал Кончите:

- Пусть твой дружок передаст своему боссу, что Гаэтано Фуэнтес приглашает его в субботу на пучеро в кабачок Монтойи.

Уточнений не требовалось. В этом районе все знали заведение Монтойи, где по вечерам подавали восхитительное пучеро - мясо со специями в горшочке, перед которым не в силах устоять ни один латинос.

Карлос Акунья явился, только когда стемнело. Гаэтано уже битых два часа сидел за столиком с бокалом красного вина. Рядом с ним расположились Рохас и Хорхе, такие же молчаливые, как и их главарь. Гаэтано никогда не видел Акунью, но узнал его сразу - по вызывающей манере держаться. У Карлоса Акуньи было хищное лицо стервятника. Тонкие усики и безупречный пробор делали его похожим на сердцееда с вывески захудалой парикмахерской. На нем была слишком пестрая рубашка, слишком толстая золотая цепь, и он слишком старался произвести впечатление крутого. Огромный, как медведь, Маурисио Кампос, маячивший за спиной босса, был тем самым болтуном, что повадился ходить к Кончите. Выглядел он довольно добродушно, хотя и усиленно хмурился. Второй телохранитель, Рикардо Мондрагон, казался невзрачным, но от него просто волнами исходила опасность. Он держал руку за пазухой, где наверняка болтался пистолет в наплечной кобуре. Все трое вместе, как приклеенные, подошли к столику Гаэтано.

- Неплохой сегодня вечерок выдался, Акунья, - сказа Гаэтано.

- Незнакомые мне говорят «сеньор Акунья», - холодно ответил тот.

Гаэтано и ухом не повел.

- Пусть твои ребята поболтают с моими в сторонке, - сказал он. - Мы с тобой обойдемся без свидетелей.

Телохранители обоих боссов сели неподалеку, не спуская с них глаз.

- Присаживайся, Акунья. Что будешь пить?

- Ничего.

Это «ничего», звучащее по-испански «нада», хлестнуло словно пощечина.

- Почему?

- Я выпью, когда ты совсем уберешься из этого района.

- Боюсь, Акунья, - сказал Гаэтано, - что после таких слов ты не увидишь рассвета.

- Это если тебе, Фуэнтес, повезет дожить до восхода луны.

Оба бандита старались держать марку, а потому лезли из кожи вон, изображая героев дешевых боевиков.

- Если это все, что ты хотел сказать, - процедил Гаэтано, - то не стоило и тащиться сюда.

- Я просто гулял. Случайно проходил мимо. Акунья кивнул своим телохранителям, и троица, пятясь, вышла на улицу. Рохас и Хорхе вернулись к столу.

- Убейте его! - прошипел Гаэтано. - Сегодня же!…

Оставшись один, Гаэтано Фуэнтес выпил целую бутылку красного вина, но это только разожгло его ярость, и теперь ему нужна была женщина.

Белая женщина. Он знал, где найти такую. Буквально в квартале отсюда находился известный лишь избранным подвальчик, где заправлял Фрэнк Бермудес. Там не подавали деликатесов. Но зато там были роскошные девочки из Европы. Вино, музыка и девочки. Особенно одна - с пухлым ртом и фарфоровыми голубыми глазами.

Фуэнтес направился туда и прямо с порога, не слушая льстивых приветствий Фрэнка, сказал:

- Позови эту… Как ее?… Миледи!

- Присядьте, сеньор Фуэнтес. Сейчас она придет.

Миледи находилась в рабстве у Фрэнка Бермудеса второй год. Именно в рабстве, иначе и не скажешь. А ведь все начиналось так хорошо.