Мария Соареш - Земля любви

— Да, воспользовался, — не стал отрицать Матео. — Потому что у меня нет желания ругаться с ним. Так же, впрочем, как и с тобой. Я всего лишь пришел повидаться с Маринью.

— У тебя нет на это права — после того, как ты бросил своего сына в ту ночь на фазенде!

— Я не бросил сына, Розана! Я бросил тебя! — вышел из терпения Матео.

Ответный взрыв эмоций последовал незамедлительно.

— Вон отсюда! — закричала на весь дом Розана. — Катись к своему сыну, которого родила тебе та мерзавка!

— Розана, я должен видеться с Маринью! — подступил к ней Матео. — И тебе придется с этим смириться.

— Никогда! Ни за что на свете! Убирайся вон! — повторила она, глядя на него с такой ненавистью, что у Матео кровь закипела в жилах.

Не владея собой, он уже занес руку для удара, но вместо этого почему-то грубо привлек к себе Розану и... поцеловал ее в губы с такой же гневной необузданной страстью, какую впервые испытал к ней там, на фазенде, среди кофейных деревьев.

Терпкий вкус того первого поцелуя тотчас же проступил на их губах, и точно так же, как тогда, Матео это отрезвило, а Розану — опьянило. Чувство блаженства разом переполнило ее, она была близка к обмороку. Но Матео резко оттолкнул ее от себя. Потеряв равновесие, Розана неловко опустилась на диван.

А Матео, прежде чем уйти, счел необходимым объяснить свое странное поведение — возможно, не столько ей, сколько себе самому:

— Прости и не обольщайся. Я хотел ударить тебя. Это был поцелуй ненависти.

Домой он пришел сам не свой и в ответ на расспросы Жулианы выложил ей все, не умолчав и о том дерзком, безумном поцелуе.

Жулиана пришла в ужас:

— Ты изменил мне?!

— О чем ты говоришь, Жулиана? – раздосадовался на себя, а не на нее Матео. — Это была не измена, а ненависть! В тот момент я почувствовал страшную, неодолимую ненависть!

— И при этом захотел поцеловать свою жену? — с горькой насмешкой спросила Жулиана.

— Моя жена — ты! — рассердился Матео. — А тот поцелуй был равносилен пощечине. Понимаешь?

— Нет, не понимаю. Теперь ненависть испытываю я! К тебе! — заявила Жулиана.

Больше она в тот вечер с ним не разговаривала. А Матео проклинал себя за то, что был с ней чересчур откровенным.

Спать они легли порознь, а утром, когда Матео сделал робкий шаг к примирению, Жулиана взорвалась:

— Оставь меня в покое! После всего, что случилось, мне больно видеть тебя. Если хочешь, можешь возвращаться к своей Розане!

Удрученный Матео, понурив голову, поплeлcя на рабоТу, а там его уже ждала... Розана!

— Прости меня, пожалуйста, Матео! — повинилась она. — Я вчера была не права. И приехала сказать тебе, что ты можешь навещать сына в любое время... Разумеется, когда папы не будет дома.

— Неужели это правда? — изумился он.

— Правда!

— Но что же произошло? С чего такая неожиданная перемена?

— Я вдруг поняла, что никогда не испытывала к тебе ненависти. Это была всего лишь боль, страшная боль! А еще — обида и отчаяние. Но с ними я как-нибудь справлюсь. До свидания, любимый! Не держи на меня зла и приходи к сыну, пока мои родители в отъезде. А то они уже скоро вернутся.

О поездке в свой деревенский дом Мария заговорила лишь на последнем месяце беременности.

— Что-то я заскучала по нашей фазенде, Гумерсинду. Ты бы отвез меня туда!

— А не опасно ли сейчас пускаться в такую дорогу? Трястись в экипаже, в поезде... Может, съездим потом, когда все благополучно разрешится? — проявил осторожность Гумерсинду.

— Еще неизвестно, как я перенесу роды, — тяжело вздохнула Мария, и ее затаенный страх болью отозвался в сердце Гумерсинду.

Разумеется, он стал успокаивать ее, говорить, что в СанПаулу много хороших врачей-акушеров, они помогут в случае каких-то осложнений. А Мария, слушая мужа, думала о том, что на фазенде ей было бы рожать и привычнее, и сподручнее. Тем более когда рядом с ней Леонора, готовая в любой момент прийти на помощь. Она принимала роды у Анжелики и Розаны, ей можно довериться со спокойной душой.

Размышляя таким образом, Мария твердо решила рожать на фазенде, но мужу об этом не сказала, поскольку он отдавал предпочтение городским врачам.

Эта маленькая хитрость позволила Марии уговорить мужа. Гумерсину поверил, что поездка на фазенду успокоит ее, избавит от естественного страха перед родами.

— Мы побудем там недельку и вернемся, — сказал он провожавшим их Розане и Марко Антонио, не догадываясь, что как раз на этой неделе Мария и должна родить.

Однако и сама Мария, видимо, ошиблась в расчетах, неверно определив сроки, потому что схватки у нее начались прямо в поезде.

Превозмогая боль, она терпела, надеялась как-то дотянуть до фазенды. Но от железнодорожной станции надо было еще ехать на лошадях, и уже в экипаже Мария почувствовала себя совсем плохо.

— Господи! — взмолилась она. — Помоги мне доехать до дома! Не допусти, чтобы я родила здесь — в лесу, ночью, в кромешной тьме!

— Потерпи, дорогая, осталось совсем немножко! — поддерживал ее Гумерсинду, но в какой-то момент она попросила слабым голосом:

— Прикажи остановить экипаж, Гумерсинду!.. Твой сын хочет увидеть свет!

— Господи, что же делать? — растерялся Гумерсинду, но тут уже Леонора взяла командование на себя и принялась отдавать четкие распоряжения:

— Сеньора, в коляске тесно, вам придется лечь на землю! Сеньор, возьмите фонарь, снимите с сиденья покрывало и постелите его под деревом! Только найдите хорошее местечко, где нет коряг!..

Далее все произошло так быстро, что Гумерсинду и опомниться не успел. Сначала он услышал истошный крик Марии, а потом до него донесся как сквозь пелену слабый писк младенца.

— Это мальчик! У вас родился сын! — объявила Леонора.

Еще полчаса понадобилось на то, чтобы доехать до фазенды. И пока Леонора обмывала младенца и Марию в ванной, Гумерсинду вышел на крыльцо. Ясное звездное небо простиралось над его головой, а прохладный ночной воздух был пропитан пряным ароматом трав и кофе.

— Господи, благодарю тебя! — произнес взволнованно Гумерсинду. — Ты послал мне сына, и Мария родила его, здесь, на этой благословенной земле!..

Несмотря на то что Марии пришлось рожать в лесу, под деревом, это никак не отразилось на ее здоровье. Она быстро поправлялась, кормила малыша грудью. Да и Гумерсинду-младший оказался крепеньким, охочим до материнского молока.

Гумерсинду-старший не мог нарадоваться, глядя на жену и сына, неустанно благодарил Марию и клялся ей в любви. А уж каким гордым он ходил по поселку, говоря с самодовольной усмешкой:

— Мой сын только так и мог родиться — как рождаются жеребята! На воле, под открытым небом, посреди этих необъятных просторов!

Здесь же, на фазенде, новорожденный был и крещен. Службу правил падре Олаву, крестивший в свое время Розану и Анжелику. А кумовьями Гумерсинду и Марии стали Бартоло, специально вызванный по такому случаю на фазенду, и Леонора.