Мария Соареш - Земля любви, земля надежды. По праву любви.

— А мне жаль её, — призналась Мария. — Они там все неплохие девушки.

— И всё равно пусть держатся подальше отсюда! — строго сказала Мариуза.

Чуть позже с ней поделился своими откровениями и Дженаро.

— Вы знаете, — сказал он, — я перечитал статью Тони, и, скажу вам по секрету, она мне понравилась. Красиво написано!

— Мне тоже так показалось, — поддержала его Мариуза. — Если говорить честно, то ваш сын написал чистую правду.

Дженаро помрачнел, насупился и высказался уже совсем в другом тоне:

— Чёрт бы побрал его с этой правдой!

А тем временем к Тони пришла Нина и, убедившись в том, что автором статьи является именно он, высказала ему свою восторженную благодарность.

— Я могу рассказать тебе ещё много всякого, что творится на ткацких фабриках, — предложила она, — а ты об этом напишешь.

Тони обрадовался и сразу же перешёл к делу:

— Рассказывай прямо сейчас!..

Похоронив останки своего отца по всем канонам католической церкви — с молитвами, с заупокойной мессой, — Маурисиу так же скрупулезно принялся налаживать собственную жизнь и жизнь близких, претерпевших немало горя за время его безумия.

Прежде всего, он попросил прощения у матери и сестры, потом повинился перед Марселло и Фариной.

После этого ему осталось только объясниться с Катэриной, что для него, разумеется, было самым сложным.

И всё же он нашёл в себе силы и мужество отправиться на фазенду Винченцо и встретиться лицом к лицу с Катэриной.

Едва увидев его, она приготовилась к решительной обороне, однако Маурисиу был настроен миролюбиво, никакой угрозы от него не исходило.

— Здравствуй, Катэрина, — заговорил он, глядя на неё с горечью и печалью. — Я пришёл попросить у тебя прощения за всё, что произошло между нами, и ещё — сказать, что мне очень больно из-за смерти сына.

— Я не хочу это обсуждать, — попыталась уйти от разговора Катэрина, но Маурисиу продолжил:

— Прости, меня не было рядом, чтобы поддержать тебя в горе.

— Это уже не важно, Маурисиу.

— Понимаю, Катэрина, понимаю, — покачал он головой. — Между нами больше нет ничего важного. Но я не держу на тебя обиды и надеюсь, что ты всё-таки сможешь меня простить. А жить ты имеешь полное право, как хочешь и с кем хочешь. Прощай.

С этими словами он поклонился Катэрине и ушёл, не оглядываясь.

Катэрина вернулась в дом растерянная и печальная.

— Мама, он сегодня не был похож на того Маурисиу, от которого я сбежала... В глазах — только боль и никакой злобы...

— Он сказал, что снова хочет жить с тобой? — спросила Констанция.

Катэрина, закусив губу, отрицательно помотала головой.

Констанция удивилась:

— Не сказал? А зачем же он тогда приходил?

— Попросил у меня прощения и сказал, что я могу жить, как мне заблагорассудится.

— И что, совсем не ревновал тебя, не упрекал?

— Нет, мама, — вздохнула Катэрина. — Он меня отпустил, понимаешь? Но в его голосе была такая печаль!..

Ещё одна резкая перемена, произошедшая в Маурисиу, изумила Катэрину, но не вызвала в ней ни прежней любви, им сострадания, ни даже простого человеческого интереса к бывшему мужу.

— Это всё равно не он, не тот, в которого я когда-то влюбилась,— сказала она матери. — Тот Маурисиу, не стал бы просить прощения у Зекинью, а расквасил бы ему физиономию.

— А Маурисиу просил прощения у Зекинью? — спросила ошеломлённая Констанция.

— Да, представь себе!

— За что?!

— Не знаю! Он сейчас перед всеми чувствует себя виноватым. Пригласил Зангона к себе на фазенду. Собирается купить табун лошадей — специально для Форро и Зангона, чтобы они могли заняться своим любимым делом. Зангон теперь не будет жить у нас.

— А Зекинью?

— Надеюсь, вы с отцом не станете возражать, если он переселится в мою комнату? Зачем нам прятаться по углам, когда всем и так всё известно?

— Делай что хочешь, — обречённо махнула рукой Констанция.

Винченцо тоже был вынужден смириться с выбором Катэрины. За последнее время она пережила столько горестных потрясений, что перечить ей у Винченцо не поворачивался язык. Сумасшествие мужа, внезапная смерть ребёнка — от такого горя не мудрено и самой сойти с ума. Хорошо хоть Зекинью Бог послал ей в помощь. Пусть пока живут вдвоём, а там видно будет, насколько прочна эта любовь...

— Ну а ты, Фарина, что будешь делать теперь? Вернёшься к Франсиске? — спросил Винченцо своего компаньона.

— Я надеюсь на это, — с хитроватой усмешкой ответил тот. — Но сначала, я должен поставить последнюю точку в деле Маурисиу.

— Ты?!

— Нет, конечно же, это должен сделать комиссар Омеру, но... с моей помощью, — засмеялся Фарина.

Он ещё во время похорон договорился с Омеру о дружеской встрече за бокалом доброго вина и специально для этого закупил целую коробку дорогих коллекционных вин, с чем и отправился к комиссару. Фарина уже отправил солидный гонорар Мигелу Айдару и считал, что Омеру тоже вполне заслуживает денежного вознаграждения за неординарный подход к расследованию этого мистического убийства, но предложить ему откровенную взятку не решился, поскольку комиссар в отличие от адвоката находился на государственной должности и выполнял свой служебный долг.

Тактика, избранная Фариной, оказалась верной. Вдвоём с Омеру они распили пару бутылок и договорились, что комиссар вообще аннулирует уголовное дело, заведённое на Маурисиу. Просто уничтожит его, чтобы не осталось никаких следов. А все прочие материалы по убийству Мартино, сдаст, наконец, в архив.

— Я и сам пришёл к такому же решению, — сказал Омеру Фарине. — Иначе любой, кто прочитает материалы этого дела, сочтёт меня сумасшедшим. Как я буду объяснять своему начальству, почему отпустил на свободу Маурисиу? Стану рассказывать о неприкаянной душе его отца? Это же бред!

— Но вы же сами были свидетелем... — робко вставил слово Фарина.

— Да, это так. Если бы я не поехал на ту фазенду вместе с Маурисиу и старухой Ритой, то не поверил бы ей и посчитал бы всю эту историю нелепой выдумкой. Но я видел собственными глазами, как в кромешной тьме из-под земли появились эти жуткие мерцающие огоньки... Признаюсь вам честно, меня до сих пор оторопь берёт. Я потрясён!

— Мы все потрясены, — сказал Фарина со скорбной маской па лице и тут же перешёл к очередному пункту своей программы: — Кстати, вы вернёте мне ружьё?

Омеру же, ошеломлённый увиденным и до сих пор находящийся в плену мистических представлений, опасливо спросил:

— Сеньор Фарина, а что, если покойник снова решит им воспользоваться?..

— Нет, это исключено, — твёрдо ответил Фарина. – Он упокоился с миром. И мы обрели покой.

— Ну хорошо, будь по-вашему, — вздохнул Омеру и обратился к писарю: — Лула, принеси винчестер, я должен вернуть его сеньору Фарине.