Елена Лабрус - Ветер в кронах

— Да уж, ум у меня однозначно здравый, — улыбнулась Катя. Жаль, что она встретила эту женщину в последний день. Наверное, та смогла бы дать Кате хороший совет, что делать. Но это уже неактуально. — Спасибо, Нина Григорьевна.

— Шпиль, — тепло улыбнулась женщина. — Для тебя я тоже — просто Шпиль.

— Спасибо, Шпиль! За всё, что вы для него сделали.

— Я там написала тебе свой номер телефона и электронную почту. Пиши, звони, если что-то ещё захочешь спросить.

— Обязательно. Спасибо, — обняла её Катя.

— Что бы ты ни сделала, помни, он всегда гордился тобой, — похлопала её по спине на прощание Шпиль. И были ли это слова отца или их сказала сама Шпиль, было уже неважно. Это были именно те слова, что Катя хотела услышать.

— Я обязательно напишу, — запрыгнула в автобус Катя.

Уже через закрытую дверь она видела, как Шпиль открыла зонтик. И, провожая глазами одинокую фигурку, подумала, что если та сейчас растает в воздухе, то Катя даже не удивится.

Она была вне времени и вне пространства. Над суетой повседневности, но ближе, чем в облаках. Земная, но нереальная. Из плоти и крови, но для отца — живущая только в мечтах. Он слышал её в шелесте листьев. Он видел её зелени крон.

Недоступная. Непостижимая.

Единственная женщина, которую он любил.

В очереди за документами к очень неторопливому специалисту пришлось отстоять так долго, что, заключая договор на оказание риэлтерских услуг, Катя ежесекундно посматривала на часы.

К тому моменту как она наконец оказалась дома, её состояние правильно было бы назвать — близкое к истерике. И только в третий раз, заново упихав свой чемодан, она села на диван, чтобы собрать в кучу свои скачущие, как кузнечики, мысли, и поняла, что срывается на слёзы не из-за спешки.

От её железобетонного спокойствия не осталось и следа. И какое-то бесприютное одиночество терзало грудь. Оставленная всеми, забытая, потерянная, она больше не была уверена, что хочет уезжать.

И то, как поспешно она подскочила, услышав за окном шум двигателя, стало лишним тому подтверждением.

Катино сердце, и без того, работающее с перебоями, как тот мотор, затроило, но чужой грузовик проехал мимо, не оставив ей никакой надежды. Хотя бы на примирение.

Уезжать, оставив за спиной ссору и обиды, казалось особенно тяжело. А ещё тяжелее признаться, что её тайные надежды, что хоть один из двоих её остановит, тоже не оправдались.

Она расплакалась, прощаясь с морем. И, выбросив в его бирюзовые волны весь запас мелочи, неистово умоляла солёную воду:

— Пожалуйста! Пожалуйста! Пусть я вернусь!

Как будто в её силах было исполнить Катину просьбу. Как будто в этом был смысл — вернуться. Куда? Зачем? Кому она здесь нужна?

И слёзы снова текли из глаз, когда Катя, отдав таксисту чемодан, обернулась у калитки.

— Прощайте, «Кроны»!

И кроны прощались. Они зашумели ей в ответ, затрепетали листьями, замахали тонкими ветками на самых верхушках. И в этом голосе вековых деревьев Катя услышала не короткое «Прощай!», а долгое и протяжное «Воз-вра-ща-а-а-а-йся!»

— Я вернусь. Обязательно вернусь, — прошептала она в пыльное стекло машины. И это необдуманное обещание неожиданно её успокоило.

«Мне просто нужно время подумать. Сменить обстановку. Отвлечься. Разобраться. Но никто не запретит мне отказаться от продажи дома. Никто не помешает мне вернуться», — согрела её душу простая здравая мысль.

Подъехав к автостанции, Катя уже совсем перестала истерить. И не оставленное позади, а предстоящая поездка, все эти неминуемые дорожные хлопоты выступили на первый план, отвлекая её от раздумий.

«Ну, вот и всё!» — выдохнула Катя.

Стоя возле своего многострадального чемодана, она с жадностью впитывала глазами последние штрихи маленького приморского городка.

Окна автостанции, заляпанные свежей голубой краской. Выщербленный асфальт с растущей сквозь него травой. Свинцовое небо с проседью облаков. Пухлая тётка с недовольным лицом, шпыняющая ребёнка.

То этот худенький мальчишка лет десяти не туда встал, то не так сел, то слишком близко к урне поставил сумку. Мамаша ежеминутно посматривала на часы, беспокоясь, что автобуса до сих пор нет, хотя до отправления ещё было минут двадцать. Очевидно, её нервировала предстоящая дорога. А может, не давал покоя скверный характер.

Катю умилило, с какой прохладцей реагировал на её замечания пацан. Вроде и слушался, но не заводился от материнских придирок.

Катя украдкой положила руку на свой живот и решила, что у неё тоже будет мальчик и она никогда не будет к нему так несправедливо цепляться.

Зачем ей помнить, в какие цвета была раскрашена автостанция в тот день, когда она уезжала? Катя увозила с собой так много. Не какие-то жалкие воспоминания. Целую жизнь.

Автобус приехал за пятнадцать минут до назначенного времени.

Беспокойные пассажиры начали распихивать в специальные отсеки свой багаж, суетясь, нервничая, толкаясь. Словно боялись, что автобус уйдёт без них. Словно переживали, что им не хватит места.

«Всё как всегда!» — тяжело вздохнула Катя.

Её чемодан водитель помог поставить самым последним. И она не торопилась залезть в салон, равнодушно наблюдая за нездоровой давкой в дверях. По Катиным подсчётам пассажиров было раза в два меньше, чем посадочных мест, но наши люди, видимо, из всего могут сделать три вещи: водку, матрёшку и негатив.

На чёрный джип, что подкрался со спины, разгоняя таких же зазевавшихся пассажиров, как она, Катя повернулась, только когда её толкнули.

Машина встала параллельно автобусу. Увидев знакомый номер, Катя, конечно, поняла, кто из неё выйдет. Только это понимание ничем ей не помогло.

Ни как-то подготовиться, ни сделать обиженное лицо, ни пойти и сесть в автобус — ничего она не успела. Обречённо посмотрела на толкающуюся у двери автобуса очередь. Сердито отвернуться и встать в её конец — вот всё, что она могла бы сделать. Но не сделала. И то, что приехал именно Глеб, для неё вдруг всё расставило по своим местам.

Время словно замерло для Кати, когда Глеб вышел из машины и, как в замедленной съёмке, преодолел эти несколько шагов, что их разделяли.

А потом ни слова не говоря, прижал Катю к себе. Порывисто, обречённо, крепко.

Словно долго искал и, наконец, нашёл. А, может, просто не хотел её отпускать?

Судя по тому, как притихла очередь, мэра Острогорска узнали многие. Но ему явно было наплевать. Он вдохнул её запах, потом мучительно медленно выдохнул и, обхватив Катю за плечи, чуть отодвинул, внимательно всматриваясь в её лицо.

И такая простая истина открылась Кате неожиданно, словно в тёмной комнате вдруг включили свет.

«Я же люблю его! — всматривалась в лицо Глеба Катя. — Его одного».