Макс Уэйд - Океан Разбитых Надежд

Усеянная мелкими камешками грунтовая тропинка ведёт меня сквозь раскалённый воздух. Ветер заботливо двигает струйку пота на моем лбу вбок, чтобы та не залилась в подкрашенную бровь. Боюсь, во худшем случае моему лёгкому макияжу пришёл бы нежданный и не очень красивый конец.

Вдалеке послышались радостные голоса моих знакомых, в том числе раздражающий смех Джейкоба, возмущения Луиса, тоненькое верещание Луизы и Зои. Я не стану здороваться с ребятами: лучше выйду к ним вечером. Сейчас я точно не готова болтать без умолку.

Джейкоб любит поговорить даже больше меня. Если он замечает меня, то несётся со всех ног, чтобы успеть перекинуться парочкой фраз. Он выполнит свой священный долг, даже когда ему в голову не взбредёт ничего умного или хотя бы занимающего. Ему просто нравится молоть языком. Конечно, не одной мне эта черта в нём кажется раздражительной: никто не хочет тратить своё время на болтовню, глупые и пошлые шутки. Мы с Джейкобом давно знакомы, и знаем друг о друге очень много. Луис – самый старшей из детдомовцев, ему скоро восемнадцать, – полная противоположность своего тринадцатилетнего дружка. Он едва ли заметит меня, даже если я встану в центр комнаты и буду прожигать его злым взглядом. Луис неразговорчивый, постоянно занятой и неподступный. Я каждый раз удивляюсь, как же Джейкобу удалось переступить недосягаемую черту доверия Луиса. Честно, эти двое меня выматывают больше остальных.

Волосы Луиса медового отлива, у него аккуратный нос со вздёрнутым кончиком и ледяные голубые глаза. Он предпочитает носить тёмно-синие мешковатые штаны, которые подходят как для занятия физической культурой, так и для обычной носки. Луис никогда не снимает свои любимые футболки, которые, кстати, на несколько размеров больше.

Он обычно холоден, никогда ничего лишнего не говорит. Нам с Луисом удалось бы найти общий язык, если бы не его друзья. Ведь человек он, может быть, интересный: и книги может посоветовать, и в юморе смыслит.

Я бесшумно поднимаюсь по задней лестнице, иду по коридору и останавливаюсь напротив своей комнаты.

Стоит мне только толкнуть дверь, как отовсюду начинают подниматься хлопья пыли. Поставив сумку на кровать, я иду к окну и широко распахиваю створки. Свежий летний воздух вдыхает новую жизнь в этот забытый уголок.

Затем располагаю одежду из рюкзака на средней полке небольшого шкафа, стоящего у стены рядом с дверью, ставлю на низкую тумбочку, которая выкатывается из-под письменного стола, бутылку с газированной водой.

Небольшая прямоугольная комната стала моей несколько лет назад, когда Луиза и Зои переехали в соседнюю. Раньше бабушка самостоятельно присматривала за маленькими девочками, и поэтому выбирала для них комнату, которая располагалась бы ближе к её кабинету. Здесь до сих пор находится вторая кровать, предназначенная для Зои, над которой висит фотография девочек, а на нижней полке шкафа всё ещё ютятся старые куклы.

Луизе восемь, мы с ней знакомы не так давно, но её скромная улыбка моментально меня покорила. Она не была фальшивой или натянутой, нет. Луиза улыбается очень редко, и видеть её, когда она расцветает, приравнивается к настоящему чуду. Луиза необщительна и скрытна – наверное, поэтому она была мне изначально интересна. Но интерес быстро иссяк, когда я узнала, что скрывается за ясным детским взглядом, молчанием и чрезмерной скованностью. Луиза – как чистый сосуд для старших детдомовцев. Они знали, что он была не такой, как все, поэтому взялись за дело основательно и уже через пару лет повлияли на характер девочки. Это вдребезги разбило детскую невинность, запечатленную на фотографии. Со мной же вышло иначе – мою невинность разбивают раз за разом, всё сильнее и сильнее, превращая осколки сердца в мелкую крошку, а душу в труху.

Зои намного общительнее своей подруги. Она на несколько лет младше Луизы, но быстро нашла общий язык практически со всеми. Она обладательница по-настоящему заразительного смеха. Прошлым летом парни, Луис и Джейкоб, пытались подражать маленькой девочке, а затем сами вошли во вкус: на страничках соцсетей Лин до сих пор можно найти видео, где мальчики смеются, как в последний раз. Зои приняли быстро, все полюбили её заливистый смех и доверчивость.

Я оставляю туфли, в которых приехала с фотосессии, при входе и снимаю с себя комбинезон. Сегодня я решаю нарядиться в нежно-голубое платье и кеды, которые прихватила с собой. Я просовываю ладони через рукава, завязываю на талии тканевый ремешок и ныряю ногами в обувь. Затем, взяв с собой бутылку воды и связку ключей, которая у меня имеется ещё с прошлого года, я выхожу в тёмный коридор.

Тут всё так же безлюдно: ни души. Лишь отголоски разговоров долетают откуда-то снизу и часы под потолком тихо-тихо отбивают секунды.

Меня совсем не радует перспектива проводить три месяца лета вместе с мамой: она затаскает меня по спортивным центрам, посадит на диеты, ограничит свободное время и карманные деньги – она пойдет на всё, лишь бы агентство, с которым у нас сейчас заключён договор, продлило его. Для мамы я никогда не была кем-то особенным – просто кукла, за которую хорошо платят. Деньги за мои фотографии для журналов являются для мамы приятным бонусом. Моя слава играет ей на руку, улучшая её же имидж. Меня же не тянуло на модные показы. Я была готова носить дешёвый, но удобный сарафанчик, ходить в кедах круглый год и не тратить час или два на макияж. Зато у меня получалось хорошо стоять и ходить на каблуках. Вообще я считаю, что нет в жизни такого дела, которому нельзя обучиться, будь то математические расчёты или выступления на подиуме. Вы можете усердно заниматься, и в один прекрасный день разгадаете тайну появления числа «пи» или встанете на самые высокие в мире каблуки. Но к делу обязательно должна лежать душа, а во время выполнения сердце не должно вырываться вон от волнения. Любимое дело – это отдых уставшей души. Я никогда не отдыхала, поэтому считаю, что сейчас самое время.

В темноте я на ощупь нахожу нужный ключ из связки, после чего вставляю его в замочную скважину бабушкиного кабинета. Несколько аккуратных поворотов ключа, и я толкаю дверь от себя. Бабушкин кабинет с годами не меняется: старые стеллажи с книгами в кожаных обложках всё так же ютятся напротив друг друга, большой дубовый стол со временем не теряет своего оттенка, тёмно-зелёное кожаное кресло всё такое же большое для меня. И, на удивление, такое же скрипучее. Его старые короткие ножки в дождливые периоды разбухают от влажности, а затем становятся настолько хрупкими, что ничего не стоит ненароком сломать их. Поэтому даже в кресло я присаживаюсь осторожно. Я смотрю на противоположную стену у двери – она вся занавешена старыми фотографиями в выпиленных из древесины рамках, а местами на них виднелись потёртости.