Макс Уэйд - Океан Разбитых Надежд

– Улыбайтесь шире, мисс Лонг, – фотограф делает мне замечание. – Хорошо, так намного лучше.

Давным-давно мама сказала, что у меня улыбка отца, но я была дурёхой и не понимала, как один человек может улыбаться точно так же, как и другой. «Получается, мой папа тоже улыбался с понедельника по пятницу, с трёх до восьми, – прямо как я!», – решила я. Теперь, когда мне шестнадцать, ему пришлось бы улыбаться круглые сутки – прямо как мне.

– Отлично, теперь повернитесь в профиль.

Вообще-то я без особого трепета вспоминаю занятия, которые отняли всё моё детство. Я и без энтузиазма смотрю в будущее: кажется, что я до самой старости буду вынуждена перевоплощаться из волка в Красную Шапочку. Не могу сказать, что такой расклад меня не устраивает, но я определённо не самая счастливая девушка на Земле.

Хотя, если посмотреть с другой стороны, у меня есть всё. Моя мама – известный в городе стилист, а бабушка занимает должность директора детского дома. Деньги наше семейство гребёт лопатами. В моём распоряжении ежедневно остаётся шикарный коттедж, который располагает пятью просторными комнатами и отдельным гардеробом. Мне не приходится жаловаться на скрипящие половицы или перегоревшие лампочки: все недостатки устраняются по щелчку пальцев. Я всегда остаюсь под пристальным вниманием журналистов, и звонкие щелчки фотокамер совсем мне не чужды. Когда некоторые годами работают над собой, чтобы на них обратило внимание пусть даже самое маленькое агентство, я только и успеваю приносить маме согласия на участие в показе. У меня есть длинные худые ноги, подтянутое тело, удовлетворительный размер груди и миловидное лицо, привлекающее парней. И разве этого мало?

Спустя время мы заканчиваем фотосъёмку, и все присутствующие аплодируют друг другу. Фотографии наверняка выйдут что надо, потому что сегодняшняя фотосессия была намного дольше других. Моё портфолио для продления контракта с модельным агентством почти собрано. Осталась последняя фотосессия перед тем, как мама сможет направить его агентам.

Я схожу с подставок и обуваюсь в туфли. Коротко кивнув всем на прощанье, я иду к выходу. Там меня подлавливает мама, протягивая стакан с горячим кофе:

– Что с тобой такое? – неустойчивые нотки в голосе выдают её раздражение. – Как будто не спала ночью.

Я согласна с ней: раньше фотосессии давались мне намного легче. Мама вкладывала в меня деньги не для того, чтобы я отнимала время её дорогих коллег просто так. Я молча беру у неё кофе, и мы вместе идём к выходу. Попрощавшись с милой девушкой за стойкой информации, мы выходим на улицу, и я наконец набираю полную грудь. По-летнему душный воздух даже немного обжигает лёгкие. Так бывает перед грозой, когда Хантингтон накрывает тучами, как серым куполом. Я смотрю наверх – и вправду, не видно ни единого голубого лоскутка. Кажется, что на город вот-вот обрушится ливень, затопив только позеленевшие лужайки.

– Ты работала не в полную силу, – замечает мама. – Я ведь знаю, что ты можешь быть сосредоточеннее.

Я отвечаю, не поворачиваясь к ней:

– По крайней мере, я старалась.

– Стараться недостаточно, чтобы иметь контракт, Кэтрин, – строгий тон мамы заставляет меня напрячься. – Нужно быть лучше всех.

Мне хочется возразить, но я успеваю прикусить язык. Бестолку доказывать, что я и так лучше всех, что есть и те, кто не проходил всего из-за одного жалкого критерия, и бла-бла-бла. Да, всё закончится именно этим глупым бла-бла-бла , заменяющим маме весь ответ. Ведь пока я не свожу всех с ума, как Мэрилин Монро, мне есть, к чему стремиться. Но маме лень повторять это каждый раз, так что она привыкла ограничиваться полюбившимся бла-бла-бла .

Мы подходим к припаркованному белому автомобилю “Toyota”. Я открываю дверь – здесь застоялся аромата лимона и лайма, – и запрыгиваю на заднее сидение. Стаканчик с недопитым кофе я оставляю в опущенном подлокотнике. Мама садится следом и поворачивает ключ зажигания.

Мы приезжаем домой спустя десять минут. Мама не в самом лучшем расположении духа, что я понимаю по постоянно барабанящим по рулю пальцам и сдвинутым бровям. С виноватым видом я выхожу из машины и иду к дому.

Бросив взгляд на часы в прихожей, я прикидываю, сколько у меня еще есть времени. До занятий целый час, но этого мне может не хватить, чтобы привести себя в порядок. Перед фотосессией меня хорошенько потрепали, так что нужно изрядно попотеть, прежде чем вернуть лицу человеческий вид. Уже в ванной я использую сразу несколько лосьонов, различные масла и даже готова сделать маску, но боюсь опоздать на занятия.

Вернувшись в комнату и взяв со стула приготовленную школьную юбку, я пулей лечу за ширму. Наскоро заправив блузку, я иду к шкафу за пиджаком. Как только я отодвигаю зеркальную дверцу, меня принимает в объятья терпкий древесный запах. В чём я согласна с мамой, так это в выборе мебели. Гости любят поглазеть на наши комоды и шкафы из натурального дерева, не прочь провести по ним ладонью и сделать умное лицо. Я накидываю пиджак на плечи и смотрюсь в зеркало. На мне моя любимая не слишком короткая и не слишком длинная юбка. Мама иногда шутит, что в ней я смахиваю на монахиню, а я и не спорю. Мне нравится посещать соборы и не ловить на себе осуждающих взглядов.

Йорк, рядом с которым находится мой родной городок, славится своими церквушками. Если смотреть на него с холмов, то можно даже подумать, что он выстроен из чистого золота. Сотни куполов украшают его улицы вот уже тысячи лет. Но вишенкой на торте является именно Кафедральный собор – невзрачный издалека, но величественный вблизи. Вы когда-нибудь чувствовали себя крошечным? Если нет, то обязательно почувствуете, как только очутитесь в центре Йорка.

В Хантингтоне всего один маленький собор, и всё же он по-своему прекрасен. Рядом с ним всегда царит умиротворение, даже когда в остальной части города идут громкие гуляния. Если прислушаться, то и сейчас можно услышать тихое, почти убаюкивающее пение хора. Мне кажется, что проводить службы в таких местах – настоящая честь для любого священника. А наслаждаться чудным пением церковного хора – удовольствие для прохожих.

Мы с бабушкой посещаем этот собор ранней весной, когда на веточках появляются первые почки, а из промёрзшей почвы начинает клочками сочиться трава. Служения продолжаются до самой Пасхи и чаще всего заканчиваются выступлением хора.

В маминой гардеробной я наношу немного теней, чтобы скрыть опухшие красные веки. Совсем чуть-чуть подкрашиваю ресницы, пудрю носик и решаю, что этого достаточно. В прихожей я встречаюсь с мамой – она маячит перед небольшим зеркалом, подкрашивая губы.

– Я использовала твою косметику, – говорю я, проходя мимо.