Энн Голд - Подарок

Ответом он Ника не удостоил. Открыв бутылку, налив ему бокал, официант попросту ушел, наверное, размышляя: чего такие жлобы, как Ник, вообще забыли в таком недешевом и фешенебельном месте.

Деревенщина, подумал он сам о себе, но шампанского выпил.

Выбравшись в туалет, он оглядел себя в зеркале, словно хотел убедиться, что – нет, он не такой уж лох. Он одел черный костюм Хьюго Босс, который всегда на нем хорошо сидел, белую рубашку, ворот ее был расстегнут на одну пуговицу. Являться в стрип-клуб с тщательно повязанным галстуком было бы странно. Скажем так: претенциозно.

Начищенные итальянские ботинки. Дорогие часы. Определенно, сегодня он выглядел гораздо лучше, чем в прошлый раз. Когда он мыл руки, то подмигнул себе, пытаясь снять напряжение. Не то, чтобы это помогло.

Вновь перед шоу Гвендолин они выпустили на сцену каких-то обсыпанных глиттером принцесс, которые так крутили задницами, что было удивительно – как это их капоты нафиг не оторвались. Это было красиво, и разделись они под конец, по обыкновению, слаженно. Это могло бы впечатлить бедного Джо, но Ник ему не сказал, что идет в клуб. Предательство – верный путь растерять и без того немногих оставшихся друзей. Все же он надеялся, что Джо, когда узнает, простит и поймет.

Но, может, и посмеется. Одержимость высокой танцовщицей была чем-то из разряда анекдотов, какие принято рассказывать в обдолбившейся травкой компании. Прикиньте, однажды Ник запал на такую высоченную бабищу, что она была даже выше его! Он всегда гордился тем, что среди своих друзей был выше всех ростом. Теперь гордость немного поблекла.

Опять ее объявили через динамики, и на этот раз он, закинувшись Кристаллом, подумал: ее не нужно как-то особенно представлять. Просто называйте имя – и у половины зала встанет. Могу поставить сколько угодно бабла, что встанет.

Сцена погрузилась в темноту, а затем свет начал заливать ее медленно, зловеще – мрачный серебристый свет. Заиграла музыка, одни ударные, механический, но странно завораживающий бит. Публика вокруг него вдруг завыла, и он подумал, с досадой – они видели этот номер. И, видимо, это было нечто особенное. Нечто из разряда безусловных хитов.

По сцене пополз дым, и вдруг прожекторы выхватили двух мускулистых красавцев, идущих к помосту. Между ними появилась высокая фигура. Волосы ее лежали аккуратными белокурыми волнами, убранные от висков назад, лицо до половины было скрыто маской.

Он задохнулся, когда увидел детали этого появления: дым над сценой медленно истаял, свет стал ярче. К толстому ошейнику на ее прекрасной шее были прикреплены два кольца, и от каждого тянулся поводок – а эти смуглые парни держали за концы. Мужчины были одеты в кожаные штаны, и все прочее, чем могут порадовать в фетишистской фантазии такие красавцы: массивные ботинки, сдвинутые набекрень фуражки. Неприятнее всего было то, что оба были примерно с нее ростом, а она стояла на каблуках. Их торсы были безупречны, преступно красивы. Выбритые, кофейно-коричневые и гладкие, каждый мускул двигается, и в то же время все безупречно, скупо на своем месте. У них были проколоты соски, что, на его взгляд, было уже изрядным перебором… Однако, все это было перебором.

Ему пришлось отпить шампанского, хотя и без всякого удовольствия. Вернувшись взглядом к Гвендолин, он разглядывал ее костюм, поражаясь мимолетно, как же, мать ее, этой сучке все шло. С такой фигурой, конечно, неудивительно. Кожаное бюстье с разрезами, широкий пояс, весь обвешанный цепочками и кольцами, обтягивающие шортики, с молниями там и тут. Запястья ее также были охвачены черными кожаными браслетами, доходящими почти до локтей. Ноги в сетчатых чулках, в черных лаковых ботинках.

Музыка не убыстрялась, но как-то нарастала, и Гвендолин, повернувшись в профиль, прижалась жопой к одному из своих партнеров. Оперлась вытянутыми руками о стальное плечо другого – и начала тереться задом, словно кошка, был бы у нее хвост – точно задрала бы. Она повернулась спиной к залу, попадая в ритм и пританцовывая, и закрутила обтянутой черной кожей задницей, и один из красавцев шлепнул по ее ягодице. Он даже схватился за нее и сжал, Ник мог это видеть совершенно ясно. В нем поднялось минутное возмущение, словно все происходило на самом деле, и он тут же себя одернул: ведь это просто танцевальный номер. Какого черта?

Это место определенно лишало его какой-то части его взрослого «Я». Превращало в накачанного гормонами тинейджера.

Между тем ее развернули лицом в зал, она упала на колени и поползла по подиуму, улыбаясь мечтательной обкуренной улыбкой. Эта красная помада, подумал он. Черт тебя возьми, Гвендолин.

Мулаты отцепили поводки от ошейника, один из танцоров встал над нею, перевернувшейся на спину. Она подняла зад от помоста, а потом опустилась, забросив ноги ему на плечи. В этом было нечто странно отвратительное и прекрасное – эти длинные белые ножки, на фоне темной гладкой кожи, эти сетчатые чулки и алые десятисантиметровые каблуки, и все вместе. Танцор развел ее ноги, просунул ботинок ей между ног и поднял ботинком, или сделал вид, что поднял, ее таз от пола. Голова ее на миг запрокинулась, мелькнула кривая и торжествующая улыбка.

Если бы они тут же, на сцене, начали трахаться, подумал Ник с горечью… нет, он бы не удивился. Его бы затошнило, и он бы, конечно, возненавидел их – и себя, за то, что смотрит. Но он не был бы удивлен.

Ее подняли, и опять она принялась тереться о мужчину, а он прямо-таки впечатывал в ее бесстыжую задницу свой пах. Иногда он награждал ее легкими похлопываниями, свернутым поводком по ягодицам. Она повернулась лицом к другому, и, танцуя, запрокинулась назад. Волосы ее почти касались пола. Он изумился ее гибкости – изумился и подумал обо всем этом с какой-то завороженной нежностью. Шея ее изогнулась, как натянутая тетива. Руки заскользили над ней, словно огромные темные бабочки, едва касаясь – грудь, живот, пах.

Танцор поднял ее, держа за талию. Гвендолин какое-то время повисела у него на шее, продолжая тереться об него, как кошка о пропитанную валерьянкой когтеточку. Потом он повернул ее залу и слегка толкнул.

Танцуя, дергаясь, но при этом странно плавно, она пошла вперед. Зал уже орал во всю глотку. Ник посмотрел на свою руку, лежащую на колене. Пальцы его сжались в кулак.

У него стояло, но это было не самой большой проблемой в том, что происходило. Гвендолин, дошагав до края платформы, с самодовольной ухмылкой расстегнула молнии на своей безрукавке. Появились две грудки, опутанные тонкими ремешками. Соски ее беззащитно алели под этой садомазохистской портупеей. Она повернулась и стянула кожаное бюстье с плеч. Бросила себе под ноги, начала поворачиваться, вращаясь, как огромный быстрый волчок, поднимая руки над головой. Потом повернулась – стояла прямо над ним, несчастным и обалдевшим Ником. Села на корточки, широко разведя колени. Зал заполнился аплодисментами и криками. Она сжала колени, и опять развела. Потом поднялась. Один из танцоров приблизился, прижал губы к ее шее, а ее красивый рот раскрылся в притворном удовольствии. Ник почувствовал приступ тоскливой ярости. Танцор лизнул ее нежную шею, потом провел заостренным розовым, как у ящерицы, языком по своим пальцам и сунул их в ее шорты. Она задергала бедрами, насаживаясь на мужские пальцы. Танцор хлопнул ее по жопе, словно благословляя, напоследок схватил за волосы, притянул ее лицо к себе и лизнул ее висок. Рука его сжала ее крошечную титьку – и отпустила.