Ксения Нихельман - Музыка перемен. Книга вторая

У него широкие плечи, и сквозь рубашку проявлялись очертания выпирающих лопаток. Стройная талия и этот чертов зад! Конечно, что греха таить, когда в моей жизни наступит полная жопа, то я была бы не против, если она выглядела бы именно так.

Пока я медленно приходила в себя, пытаясь оторваться от предмета разглядывания, Пьеро обернулся и с любопытством уставился на меня. Как в прошлый раз он улыбнулся только уголками губ. Негодуя, я поспешила вернуться к разговору с Аленой, однако в коридоре я уже находилась одна, вызывая усмешку на мужском лице.

Вскинув гордо голову, я двинулась навстречу ему. Поравнявшись, специально толкнула гнусного задаваку в плечо.

– Тебе в принципе правила не писаны? Что на дороге, что в помещениях? – зло прошипел он.

– Извини, – иронически протянула я.

Пьеро схватил меня за руку:

– Ну-ка, подожди-ка! Вздумала шутки шутить? Я после той встречи с тобой на перекрестке несколько дней уснуть не мог, а если засыпал, то перед глазами мелькало одно и то же изображение, как я сбиваю насмерть человека! Я чуть с ума не сошел, а тебе весело? Я сохранил обувь в надежде, что когда-нибудь увижу эту сумасшедшую, чтобы засунуть ей их в одно место! А тут сама судьба свела, и если бы не присутствие твоего брата, я свернул бы тебе шею немедленно!

Он приблизился слишком близко. Его глаза стали еще больше. Пьеро часто дышал и так же часто моргал длинными черными ресницами. А мне припомнилось лицо Удальцова, когда он увидел меня босую: брезгливо подергал носиком, как от таракана. Я неосознанно засмеялась от стукнувшего в голову воспоминания, а Пьеро затрясло от злости, отчего его безупречная густая шевелюра разлохматилась. Он стал смешным, как разозлившийся котенок.

– Ты издеваешься? – округлив глаза, спросил он.

– Не нервничай так, у тебя прическа рассыпалась! – Я расхохоталась, и Пьеро автоматически потянулся рукой к волосам, но тут же отдернул ее. – Для тех, кто в очках, горел зеленый!

– Молодец, цвета различаешь! Зеленый, но для меня! Для водителя!

– А для таких, как ты, всегда горит зеленый.

Он поднял руки, жестом говоря: «Умываю руки».

– Хорошо, как скажешь. Пусть будет по-твоему.

Мы стояли напротив друг друга и фальшиво улыбались, будто участвовали в конкурсе на самую широкую улыбку.

Сзади к Пьеро подлетел Володя и хлопнул его по плечу.

– Я смотрю, ты уже и с Ксенией успел сдружиться.

– Сдружиться! Как громко. Дружба – это раз и на всю жизнь, а у нас так, встретились, поболтали, разошлись. – Не отрываясь от меня, съехидничал Пьеро.

– Поболтали! Как громко. Болтают, когда есть о чем! – ответила я. Мама с моего раннего детства утверждала, что отвратным языком я пошла в старшего брата. За двадцать три года мне в кои-то веки пригодилось Костино хамство.

Володя удивленно посмотрел на нас обоих и поведал самую страшную новость:

– Как это не о чем? У Пьеро на выходных дебют, и сразу главный солист.

Этот павлин здесь без малого неделю-две и уже будет солировать! Не хор, не роль дворецкого, не слуги, а главная! Он выиграл, и победа расползлась по нахальному лицу.

Прозвенел третий звонок, и толпа опаздывающих наплывом ринулась по залу, занимая места. Зал собрался полным, ни одного пустующего места. Сегодня меня порадовало присутствие молодежи, что бывает крайне редко. По обыкновению на спектакли приходят люди взрослые, порой преклонного возраста, и очень много женщин. Два ряда ниже нашего занимали сплошь женщины, мужчины как будто вымерли. Но это было жестокой правдой! Мужчины потихоньку вымирали, отдавая свои несчастные концы в пивных забегаловках, задыхаясь кальянным дымом и засовывая последние гроши в трусы стриптизерше.

Мы с Артемом уже давно заняли места. Первым делом он указал на потолок, покрытый фресками, и рассказал о своем желании вытворить что-нибудь подобное. Артем большой поклонник искусства эпохи Возрождения: да Винчи, Микеланджело, Тициан, Боттичелли. Он как художник мечтал посетить Сикстинскую капеллу и увидеть знаменитые на весь мир фрески Микеланджело «Сотворение Адама» и «Страшный Суд». Я могла бы часами слушать Артема о том, как непросто было художникам того времени изображать свое видение, сдерживать напор критики христианской церкви, но они боролись за свое место под солнцем, боролись за право быть услышанными и понятыми. Артем восхищался Микеланджело, его даром и силой противостоять устоявшимся законам, бросить вызов и показать человека земным, грешным, кающимся, совершающим различного рода поступки, но в тоже время красивым, сильным, влюбленным, могущим в одиночку противоборствовать небесным напастям.

В зале погас свет, и открылась сцена с расположившимся на ней симфоническим оркестром. В первом отделении будут звучать лучшие оперные арии, а во втором лучшие мировые шлягеры. Дирижер взмахнул рукой, как волшебной палочкой, и по залу разлились изумительные, ласкающие слух звуки. Концерт начался с «La forza del destino» Джузеппе Верди. В наслаждение я прикрыла глаза.

На сцену вышел первый солист, пожал руки первой скрипке, дирижеру, отвесил низкий поклон и поприветствовал зал белоснежной улыбкой. Меня омыла волна раздражения. Первый, он выступит первым! Грянула музыка, и началась «No puede ser». Его разговорный голос заметно отличался от того, что я слышала сейчас. Это был густой, всепоглощающий, заполняющий все пространство голос. Авторитарный взгляд из-под очков, гордо поднятая голова, расправленные плечи, статное тело. Сцена, оркестр, музыка и он. В другом амплуа представить этого мужчину было невозможно. Зал тут же взорвался аплодисментами, некоторые зрители даже встали и продолжили аплодировать стоя. Я же предпочла сидеть и не бить в ладоши.

Прозвучали арии из опер «Кармен», «Севильский цирюльник», «Волшебная флейта», «Тоска». Потом вышли вместе Макс и Пьеро. Вдвоем. Они исполняют «Nessun dorma» из оперы «Турандот» Джакомо Пуччини. Первым начал брат – я почувствовала гордость. Но глядя на Пьеро, во мне закрадывалось подозрение, что он захочет соперничать с братом, начнет перебивать своим голосом, в общем, всячески перетягивать на свою сторону. Я ошиблась. Финал они исполняют вдвоем, сливаясь в унисон. Вокруг все перестает существовать, больше нет ни сцены, ни театра, ни нашего города, только один-единственный голос, принадлежащий двум мужчинам. Это было поразительно!

Артем повернулся ко мне с сияющим лицом:

– Боже, я в музыкальном экстазе!

И я тоже. Зал встает и не отпускает их, крича самые сумасшедшие слова восклицания! Максим впитывал энергию зала, как солнечную энергию, как воздух. Он спокоен и расслаблен, это его стихия, он и есть музыка. Пьеро же, наоборот, возбужден, его глаза горят чертовским огнем, грудь часто вздымается, и я первый раз замечаю, как он по-настоящему улыбается. Пьеро берет за руку брата и обнимает по-дружески. Он поистине украшение сегодняшнего вечера. Мне придется признать поражение, уже в который раз.