Ксения Нихельман - Музыка перемен. Книга вторая

Дверь громко скрипнула. Испугавшись, я рванула с себя свитер. На пол полетели злосчастные очки. Черт, о них совсем забыла! Еще секунда, и парень зайдет в гримерку. Выключив свет, я спряталась за шкаф и прилипла насмерть к нему спиной. Бесшумно принялась молиться: «Господи, сделай так, чтобы это был кто угодно, но только не он!»

Пьеро включил лампу, осветив гримерный столик. Я зажала рот ладонью, чтобы до него не донеслись звуки моего всхлипывающего дыхания. Желудок скрутился в узел, и меня затошнило. Пьеро мучительно долго рылся на столе, что-то перекладывал, чем-то гремел, бормотал сумятицу и искал… очки, кажется. Хотя зачем они ему сейчас во время спектакля? Я покосилась на валяющиеся на полу очки. Ну елки-палки! Он же не идиот, конечно, поймет, что в гримерке был посторонний. Я стекала по стенке шкафа вниз, коленки тряслись, и в скором времени могла с радостью встретить потерю сознания. На мое спасение, Пьеро выключил свет и быстро убежал, громко хлопнув дверью.

Отлепившись потной спиной, первым делом я кинулась к очкам. Мать, твою же мать! Одна линза в мелкую сеточку. Что делать? Бежать, да, бежать! Но прихватив с собой очки. Пусть Пьеро решит, что попросту потерял их. Или вложить в футляр разбитыми, ну что за напасть? Черт, черт, черт! Какого черта я здесь оказалась?

Повесив свитер на вешалку, я оставила очки на столе рядом с футляром. По окончании спектакля подойду к нему и во всем признаюсь. Скажу, что я разбила его очки. Он все поймет. Но перед этим спросит, какого черта я делала в гримерке? А потом свернет шею как котенку, как и обещал. Я ненавидела себя.

Спектакль закончился, и я умирала от волнения и пересохшего горла. Пусть сначала переоденется, отдохнет, настроится на убийство. Я все расскажу ему. Стоя в уголке, я разучивала слова, дожидаясь участи. Кроме того, Макс велел мне ждать его, чтобы вместе уехать домой. Пьеро появился с одним из артистов, бурно обсуждая спектакль. Несколько минут они постояли, затем обменявшись рукопожатием, разошлись. Он двинулся на меня. Без очков. Все это время я изучала одним глазом плакат на стене, а другим шпионила за ним.

– Интересно? – спросил Пьеро, засовывая руки в карманы.

– Не представляешь себе как! – Я повернулась к плакату. На нем был изображен эвакуационный план. Мне захотелось заплакать и убежать домой к маме.

С невозмутимым видом я рискнула пойти в наступление. Еще раз мысленно воспроизводя приготовленную речь, я открыла рот.

– Ты влюбилась в меня, – перебил он.

– Что???

– У тебя на лице написано.

– А на моем лице не написано «не пошел бы ты в задницу»?

Еще чего! Чтобы я влюбилась! Самодовольный индюк! Надо было расколотить очки об его голову.

– Отличная идея! Но после того, когда узнаю, зачем ты была в моей гримерке?

– Я? В твоей гримерке? Что за бред?

Пьеро молча вынул руку из кармана и показал мне золотую сережку. Я потянулась к ушам, и лучше бы мне сейчас провалиться под землю. Одной недоставало. От испуга кровь хлынула вниз от лица.

– В свитере зацепилась.

Я пятилась назад, беззвучно хватая ртом воздух. Пьеро надвигался медленными шагами, загоняя меня в угол. Нет, я не умру в бумажном ворохе, меня задушат большими сильными руками. Максим прибежит слишком поздно, найдя меня со сдавленным горлом. «Можешь здесь вообще не появляться!» Брошенные со злостью слова Удальцова станут пророческими…

– Я надела твой свитер, – промямлила я, делая шаг назад.

Он молчал.

– Потом очки, использовала твой одеколон. – Я не слышала саму себя, зато по коридору раздавались удары моего сердца. – Я кривлялась перед зеркалом, изображая тебя. – Еще шаг, и уперлась спиной в стену. Я в тупике. Почему-то перед смертью вспомнился фрагмент из фильма «Д'Артаньян и три мушкетера», где происходила казнь миледи. «Я стреляла в лошадь!» – кричала она.

Пьеро уперся руками в стену за моей спиной, замыкая сдавливающий круг. Его лицо так близко с моим, большие бездонные глаза, гипнотически влияющие на меня. Я забыла, как дышать. Забыла, где мы находимся, о том, что говорили друг другу. Только этот парень и мое желание, сигналом пульсирующее в висках. «Поцелуй меня», – умолял мой внутренний голос. Если он опустит руки и развернется, я догоню его и наброшусь сама. Пожалуйста! Пьеро нежно, как бы спрашивая разрешения, дотронулся губами до моей щеки, затем до второй. Я громко выдохнула и потянулась к нему, прижимаясь к мужским бедрам. Он продолжал удерживать меня лишь одним взглядом, не прикасаясь руками, поэтому я свободно могла убежать. Скользнул по уголкам моих губ, в то время как моя рука предательски отделилась от тела и запуталась в его темных волосах. Тогда он поцеловал меня по-настоящему. От этого чувства я потерялась… Закружилась голова, и я словно умерла, дабы ожить снова. Все мое существо сосредоточилось на парне, за которого я цеплялась, будто стояла у самого края пропасти.

Меня вернул голос брата, окликнувший со стороны. Встрепенувшись, я нырнула под кольцо рук и быстрым шагом пошла на зов брата.

Оставляя Пьеро позади, я твердила себе не оборачиваться. «Просто иди вперед», – говорила себе. Но я нарушила завет, встретившись с темным взглядом. Пьеро стоял неподвижно и не улыбался.

– Ты что там делала? – спросил меня с улыбкой Макс.

– Где?

– Ну, там, в коридоре, с Пьеро?

– Ничего, мы разговаривали.

– А я думал, вы целовались.

И заржал на всю машину, да так громко, что водители с соседнего потока высунулись из окон.

Мы вошли в просторное нежилое здание. В большие окна со всех сторон прорезалось солнце, а в столпах света кружилась пыль.

– Ого! – Я прикинул в уме весь масштаб предстоящей работы. – То есть все эти стены тебе необходимо расписать в установленный срок? – спросил я, поковыряв холодную штукатурку пальцем.

– Ага, – Артем кивнул.

– Да, это тебе не песни петь!

– Брось! – Он вскинул голову. – Никто так не умеет петь как ты. К тому же музыка является главным вдохновением. Я никогда не работаю без нее.

– А как же те пышнотелые дамочки с твоих древних книжек? – Я подмигнул ему. – Женщины всегда вдохновляли художников, скульпторов, музыкантов. Они сначала влюблялись в источник вдохновения, боготворили их, а потом искали другой, не так ли?

– Да, женщины прекрасные создания. И они меня вдохновляют, это так! Что ты поедаешь меня взглядом? – Артем засмеялся. – Женщина или мужчина, красота, как и любовь, не имеет пола. Потому что в первую очередь она рождается здесь, – он ткнул пальцем мне в грудь, в область сердца. – И я должен увидеть ее. Она или есть, или ее нет.

– А я? Что я значу для тебя?

– Ничего. – Артем засмущался, и легкий румянец окрасил щеки.