Белый Крот - Я [не] шучу

Иногда Женя вспоминал Максима, наполняя ирландским виски чей-нибудь стакан, и без особо интереса слушал незатейливый гвалт посетителей. Иногда ему казалось, что он всерьёз его ждёт. И порой случайный молодой человек, зашедший в бар по ошибке и одетый в похожую дымчатую парку, невольно напоминал Максима. Но стоило только присмотреться чуть лучше или услышать голос, как хрупкое очарование мгновенно испарялось. Так продолжалось целую неделю, а когда срок вышел, Стрельцовский осознал, что думать о Максиме входит в привычку. И это было глупо. Ведь с тем же успехом Женя мог подцепить любого недорогого паренька и весело провести с ним ночь, чтобы на следующий день просто поплеваться очистителем и всунуть деньги под резинку нижнего белья человеку, чьего настоящего имени он никогда не узнает. Женю охватило глубокое чувство одиночества. Он швырнул пустую бутылку на дно мусорной корзины, а когда глянул в зал, увидел его на прежнем месте. Вот только губа у Максима полностью зажила. Двенадцать дней, около трех ста часов. И вот он здесь. Всё-таки вспомнил.

– Виски? – спросил Стрельцовский нарочно холодно, будто видел его первый раз в жизни.

Парень кивнул, стянул парку и положил её поперёк барной стойки, чтобы ни у кого не осталось соблазна сесть рядом. Женя уловил тонкий запах, исходящий от Максима: запах подступающий зимы и обледенелых улиц.

– Скучал? – спросил Максим, улыбнувшись через кромку стакана прежде, чем сделал глоток.

Женя усмехнулся в ответ – просто невозможно было иначе. Неожиданный всплеск чувств разбудил в нём ребёнка. – Ни капли. Вы же знаете.

Максим подышал на свои руки и растёр ладони. С его лица ещё не спал лёгкий румянец, оставленный морозом.

– Вы опоздали, – выдохнул Женя.

– Знаю, прости.

Максим не искал отговорок, не пытался никак оправдаться. Словно два простых слова, брошенные в общем потоке шума, могли разрешить всё. Женя почувствовал, что кусает губы и ему надо бы ответить. Но он не хотел признаваться в том, что всё это время ждал Максима. Между тем уютный бар, набитый до отказа посторонними людьми, показался таким неудобным, таким тесным – совершенно непригодным для общения. Более того, когда любой из этих людей вправе отвлечь. И из гущи бара к стойке уже пробирался подвыпивший мужчина. Махнул Стрельцовскому. Женя выжал улыбку и, мельком глянув на Максима, полушепотом неожиданно так значимо для самого себя попросил:

– Дождись меня.

Шумиха в баре достигала своего апогея к двенадцати часам, посетителей горстями загонял сюда злой ветер. И замёрзшие люди грелись под слоями живой музыки. А бедные музыканты начинали потеть, играя свои песни чудесными залпами. Знакомые люди разговаривали с ушами друг друга, а одиночки, спрятав глаза, упрямо ждали чего-то. Но некоторые плелись к дверям, вползая в свои тёплые куртки и пряча носы под шерстяными шарфами, чтобы вернуться в холодные кровати и спать беспокойными снами. К часу ночи гвалт начал стихать, и Женя облокотился на барную стойку, волнительно осознавая, что прошло уже часа три, как минимум, а Максим всё ещё здесь.

– Ты не устаешь вот так – весь вечер? – спросил он.

Стрельцовский думал, как ответить: солгать и сказать «нет». Или честно признаться, что порой падает в кровать, не раздеваясь. Многие в свои двадцать живут точно также. А чем он лучше? Женя помотал головой и понял, что его руки подвергаются тщательному анализу. И потом Максим выдал без всякой робости:

– Работая в баре, такие мозоли себе не набьёшь.

– Это… – Жене показалось, что в голосе собеседника снова промелькнуло что-то пренебрежительное, – я много рисую в свободное время. Мозоли остаются от кистей.

Максим нахмурился, но уголки его губ слабо вздрогнули. Женя сглотнул, обратил внимание, что виски в стакане Максима не убавляется. – Твой виски портится.

– И что? – Максим не сводил с Жени глаз, – я пришёл сюда не из-за него.

У Стрельцовского запершило в горле, желание говорить подступило горячим клубком. Он окинул взглядом пустеющий бар. Через час закончат играть музыканты, через два – можно закрыть кассу. А Максим, похоже, всерьёз намерен дождаться его и покинуть бар вместе. «Пригласить к себе? Пойти к нему?». Женя почувствовал холод чужой постели.

– Может, выпьешь со мной? – спросил Максим вязко и вполголоса.

Женя молчал и прислушивался к нервным ударам в груди. «Одним больше, одним меньше – подумаешь. Может, действительно, стоит выпить. Выпить, чтобы не было повода сомневаться? Выпить, чтобы просто не думать. Выпить, чтобы не бояться?».

Рядом со стаканом Максима появился ещё один. Стрельцовский наполнил их оба до краёв. Кинул несколько кубиков льда. Чокнулись друг с другом в воздухе. И Женя выпил залпом. Ледяной виски свёл горло, в носу сразу же защипало. Женя зажмурился, буквально чувствуя, как стенки пищевода и желудка покрываются сначала толстым слоем инея, а потом огонь расползается по всему телу. Он приткнулся носом в изгиб запястья и ощутил ещё сильнее, как замерзает и одновременно горит всё его тело. Посмотрел на Максима из-под тяжело опущенных ресниц. Максим не выпил. Смотрел в ответ без улыбки, серьёзно. Не моргал. И глаза его приобрели внезапно выражение глубокой нежности. Женя понял, что его оценивают, а может быть – это просто виски ударил в голову. – Отстаёте.

Максим выпил.

– Повторим?

– Да, – кивнул Максим, – но не залпом.

Стаканы вновь наполнились. Тянуло поговорить. А Женя не представлял о чём. И в уши упрямо вливалась уже выдохшаяся за ночь музыка, развязная и усталая, как и гвалт посетителей.

– Ты давно здесь работаешь? – Максим задал самый очевидный вопрос.

– Как только перебрался в Питер. Но до этого я обошёл как минимум ещё мест десять.

– Я знал, что ты не здешний.

– Почему?

Максим пожал плечами и выпил чуть-чуть. – Просто почувствовал это и всё.

«Почувствовал и всё? Можно ли так – просто почувствовать? Понять интуитивно, что человек родом издалека?». Стрельцовский выпил следом.

– Наверное, у тебя были на то причины – перебраться сюда. А я наоборот – всегда хотел уехать.

Женя почувствовал, как улыбка скользнула у него по губам: захотелось подтрунить над собеседником. – Не нравится?

– Как может не нравиться или нравиться город, в котором родился и вырос? Я привык к нему, привык настолько, что мне душно.

Стрельцовский не дал собеседнику спросить. – Воронеж.

Максим улыбнулся. – И как там, в Воронеже?

– Скучно.

– Скучно и всё?

– И всё, – кивнул Женя, вспоминая с отвращением улочки родного города, пыль и переполненные мусором контейнеры во дворах.

– И почему переехал именно сюда? Родные здесь?

– Нет, – Женя помотал головой и обнаружил, что виски развязывает язык, и мысли становятся такими простыми, лёгкими и естественными, что держать их в себе уже не имеет никакого смысла, – у меня здесь никого. А перебрался только потому, что в этом городе одна из самых известных академий искусств. И я всегда мечтал учиться в Репино.