Mel RedWolf - Лед, шоколад и горький кофе. Цветы выжженных троп

Ирен сидела за столом как на иголках. Её взгляд перебегал от одного края комнаты к другом и снова устремлялся к дверному проему, в тени которого скрылась супруга и дорогая дочь. Будет ли всё хорошо? Руки вампирши в порыве беспокойства сжали салфетку, а глаза опустились вниз к пальцам. В это мгновение перед лицом Цепеш развернулся контракт супругов, подписанный кровью.

Он выполнил свое предназначение и вскоре пропал, стоило стать ему недействительным. Один прерывистый вздох и отражение страха во взгляде. Ирен посерела. Она вскочила из-за стола, совсем позабыв о манерах, да и было ли ей дело до них?

– Прости, Алиссия! – сбивчиво протараторила аловолосая и побежала за так резко изменившимся запахом ребёнка. В букете разнотравий, так тонко сплетенных с ароматом роз, прошелся запах морозный. Запах лаванды и мяты вмешался и заморозил всё прочее. В груди всё сжималось. Вампиршу бросало то в холод, то в жар. Что о ней подумает Карлин? Что же скажет ребёнок, которого она так любила?

Путь до кабинета супруги был самым длинным и сложным в жизни Цепеш. Она кое-как поднималась по лестнице, ноги отказывались вести хозяйку к цели. Картины, казалось, с насмешкой глядели на правительницу чистокровных. Но Ирен всё же удалось перебороть оцепенение, и она ворвалась в кабинет, тут же найдя дочь, к которой добралась на ватных ногах. По щекам аловолосой хлынули реки слёз. Пышные губы вздрагивали, как в горячке, но и слова вымолвить не могли. Она не знала, как начать.

Известия от родной матери заставили слёзы течь сильнее. Всё это была горькая правда, мучительная правда была тем, что осознание пришло мгновенно. Кто она? Кто она, Ирен? Та, кого звала Карлин мамой, к кому жалась ночью и часто прибегала в постель, чьи глаза искала, ожидая поддержку.

Но сейчас, сейчас приходило понимание, что их нисколько не связывает родство. Можно было сказать, что даже Лана роднее Ирен, чем Карлин. Далекие призрачные узы или же нет? Стать наследницей королевства? Серьёзно? О чем говорит та, что выносила её? О чем говорит та женщина, чье лицо так похоже на её собственное, чьё сердце бьется в такт, чьи глаза смотрят с болью и пониманием? Почему? Почему всё так?

Карлин хотела сжаться в клубок и спрятаться от проблем, однако взгляд матери не позволял этого сделать. Верно, кем ты будешь перед ней? Жалким подобием наследницы? Карлин приоткрыла губы, но тут же сомкнула, опустив голову вниз. Слова застряли в горле, так и не покинув его.

С Цепеш сошла вся спесь. Мертвенно-бледным полотном она предстала перед судом ребёнка, которому дарила свою любовь целых восемнадцать лет, привязавшись настолько, что видела в этой уже взрослой девушке своего собственного ребёнка. Не думала вампирша за все эти годы, что испытает такую боль, когда перед её принцессой откроется правда.

Не так больно ей было, когда вся семья рассталась с жизнью, оставив её одну. Не так сильно ей хотелось умереть, когда она узнала о возлюбленной супруги. А теперь? Теперь её могло возненавидеть дитя, которое было так дорого вампирскому сердцу

– Прости-прости, милая, прости меня… – беззвучно зашептали уста, что ранее напевали колыбельную ребёнку, который не мог уснуть по ночам. – Прости, моё дитя, моя милая любимая Карлин. Я… Я не хотела, чтобы все было так. Но таков был договор.

Голос женщины звучал сипло, но слезам воли больше не давали. Они застревали в горле. Трость нещадно сжимали в руке. Девушка помотала головой, пытаясь избавиться от потока слез, который усиливался все больше. Неужто это правда? Неужто поэтому каждая их встреча была сопряжена с такими страданиями и яростью? Ответ Карлин знала, знала, чувствовала, но не желала сказать самой себе, что это так. Но вот она третья, третья названная мать.

От её появления Карлин вздрогнула всем своим существом, сжавшись сильнее прежнего. Теперь девушка напоминала защищающегося от ударов бедняка, затравленного и беспомощного. Девушка не желала шевелиться, подтянув на стул ноги и припав к коленям. Карлин действительно защищалась от этого мира, от резко изменившегося вокруг доброго дома, закрывая себя перекрещенными руками. Лана хладнокровно проследила за дочерью, достав из ящичка трубку, поспешно набила её пахучей курительной смесью.

– Карлин, она растила тебя. Ответь ей, дочь моя, – вновь отрезал голос приказ, заставив девушку вздрогнуть. Суровый, металлический, в нем не читалось дрожи, не было ни намека на слёзы. Её облик наверняка был исполнен гордой силы и уверенности. Карлин чувствовала взгляд на себе – прожигающий, как и прежде. Как она всё это терпела? Как она могла быть такой холодной сейчас?

– Где моя мать? – сипло прошептала девушка, почти неслышно. Вопросов иных просто не было. Зачем скрывали? Оно было понятно и так. Потому что Ирен боялась неприятия. Боялась быть отвергнутой, но могла ли быть принятой? Мысли приобрели ясность, заторможенность в бездонном океане боли. Карлин отдаленно услышала собственный голос, который выл от слёз и боли. А ещё ощутила странный запах трав, что исходил от трубки матери. Верно, Лана была рядом, она смотрела, она страдала от слёз дочери, но позволяла ей справиться с болью самой, стать сильнее, справиться с самой собой.

Ирен. Ею пренебрегли. Не обратили на неё внимание. От подобного сердце закровоточило ещё сильнее. Ком подступил к горлу, пытаясь вырваться криком, воплем неведомого существа. Отчаяние, боль, безысходность, холод, одиночество, тоска – всё самое страшное, хранимое долгие годы под замком, охватило вампиршу, окутало своими цепями и сжимало без остановки. Перед её глазами сидело дитя, её дитя. Та, которую она растила с любовью, даже к Лане не проявленной в таком объеме. И она, её драгоценная малышка, рыдала навзрыд, словно вырвали сердце с куском плоти. Словно сжигали на столь страшном солнце. Словно убили душу, а тело оставили страдать.

– Карлин, я-я хочу, чтобы ты сейчас не решала сгоряча, но я не настаиваю. Я-я помню тот день, когда ты впервые появилась у меня дома, тогда я думала… Думала, что не смогу принять чужого ребёнка, но потом… Потом я полюбила тебя. Полюбила так же, как собственное дитя, как если бы ты была моей кровью и плотью. Я помню тот день, когда ты сказала первое слово. Ты сказала «мама». Ты назвала меня мамой! Я помню твои первые шаги. Такие неуверенные, но после сильные. Помню, как ты ночью прибегала ко мне, и мы спали вместе. Помню, как прижимала маленькое создание к своей груди, беспомощное и доверчивое. Я не хотела, не хотела, чтобы так всё произошло. Не хотела. Я совершила ошибку, когда попросила тебя взамен на то, что буду молчать об измене. Но никогда… Никогда не запрещала видеться с твоей настоящей матерью. Пожалуйста, прости меня, прости…