Ричард Брук - Охота на носорога

– Буше сегодня будет почетным гостем. Штерн показывает его мне… во всей красе. Теперь тебе не трудно угадать, кто приведет жеребца и поработает с ним в манеже у нас на глазах.

– Мистер Лэндсбери!

– Ну конечно. Так я смогу сам увидеть его… составить окончательное мнение… и возможно, мне удастся сразу показать дочери, кто он такой и что из себя представляет.

– Я тебя полностью поддерживаю, Чарльз, и, кажется, теперь полностью разгадала твой замысел.

– Ты поможешь мне, Амелия?

– Конечно, помогу! – горячность леди Кавендиш не была притворной. – Ты можешь на меня положиться, Чарльз. Ты знаешь, как я люблю Маргарет, как я желаю ей счастья, как мечтаю, чтобы она сделала блестящую партию… и конечно, мы должны оберегать ее от корыстных проходимцев, в какие бы серебряные доспехи они не рядились… Ради этого я готова на многое, и если тебе нужно, чтобы я была милой и любезной с миссис Штерн – даже голубка не сравнится со мной кротостью.

****

Леди Кавендиш сдержала слово и не подвела лорда Чарльза. Роль королевы сердец удалась ей на славу. Ненавязчиво помогая Маргарет выполнять обязанности хозяйки, она предпочла скрыть свое ироническое остроумие под вуалью заботливой доброжелательности; с гостями же держалась так сердечно и просто, что все, не исключая миссис Штерн, улыбались и чувствовали себя непринужденно.

Беседа за чайным столом не умолкала ни на минуту, ни разу не повисла неловкая пауза, каждое слово было в строку, каждая шутка – и уместна, и смешна. Благодаря предпринятому леди Кавендиш маневру, Джейкоб Штерн, как почетный гость, неожиданно для себя оказался в центре внимания. Его окружил цветник сразу из четырех дам: самой Амелии, собственной супруги, дочери хозяина дома и ее лучшей подруги. Поначалу мистер Штерн немного тушевался, а когда с ним заговаривала Пиа Буршье – краснел, как мальчишка… но мало-помалу преодолел скованность и показал себя таким галантным кавалером и отменным рассказчиком, знавшим, по меткому замечанию Маргарет, «все на свете – и еще чуть-чуть», что дамы только ахали… и просили новых историй о знаменитых лошадях, путешествии в Аравию, о легендарном арабском дерби через пустыню, «жаровню Аллаха», от Эр-Рияда до Дамаска – сам мистер Штерн, разумеется, в ней не участвовал, однако имел возможность наблюдать за финальным этапом. Тогда-то, по его словам, он и «заболел» скаковыми лошадьми, и понял, что эти благородные существа создавались Богом не для тяжелой работы или войны, а для украшения жизни и услаждения взоров – ибо на свете есть очень мало столь же прекрасных зрелищ, как породистый скакун, свободный, без пут, идущий широким галопом…

– После возвращения из Дамаска я и приобрел своего первого племенного жеребца, Падишаха, что дал прекрасное потомство, в частности, таких жеребцов, как Юпитер и Буше…

– Да, верно, – подтвердила Ханна. – Как раз на те самые деньги, что должны были пойти на виллу в Мэйфейре… но вместо нее мы приобрели лошадиную ферму в Хэмпшире.

Она сказала это шутливым тоном, даже немного кокетливо, но напрягшееся лицо Джейкоба и дернувшийся желвак на скуле выдали, что противоречие между супругами по поводу коневодства насчитывает не один год и никуда не делось.

Леди Кавендиш и Маргарет сохраняли олимпийское спокойствие, не подавая вида, что замечание о деньгах из уст миссис Штерн прозвучало донельзя вульгарно, и, положа руку на сердце, было самым настоящим нарушением приличий… но Пиа Буршье, обычно очень мало внимания обращавшая на материальную сторону жизни, вдруг покраснела до ушей и, посмотрев сперва на Джейкоба, а потом на Эдварда, что сидел с другой стороны стола, под прицелом лорда Гилфорда, и пролепетала:

– Знаете, мистер Штерн, это очень хорошо, что ваша мечта сбылась, и у вас есть лошади… Я никогда и нигде не видела таких красивых и ухоженных животных, как в ваших конюшнях, они все выглядят счастливыми, и… у вас работает самый искусный берейтор!.. И… простите, если я скажу глупость, но по-моему, это потому, что вы любите своих лошадей, по-настоящему любите… и деньги здесь совсем ни при чем…

Едва Пиа умолкла, Джейкоб тоже залился краской и, прижав руку к сердцу, глухо сказал:

– Благодарю вас, мисс… Я не ожидал встретить такое понимание… увы, большинство моих знакомых разделяет мнение моей супруги, что я всего лишь сумасброд, решивший разориться ради иллюзорной мечты.

Ханна бросила на мужа презрительный взгляд, холодно улыбнулась Пиа… и проговорила тоном сладким, как патока:

– Да, милочка… вы совершенно правы. Лошади у нас счастливы, они как сыр в масле катаются. У них всегда и лучшая еда, и лечение, и обновки… и даже учителя, как вы верно заметили, мисс. Мистер Штерн на все пойдет ради этих «божественных созданий»… как иные джентльмены – ради балетных танцовщиц.

– Позвольте предложить вам еще чаю, миссис Штерн? – вмешалась Маргарет, все больше изумляясь, как взрослая дама не стыдится публично унижать своего супруга; это был тот редкий случай, когда она готова была согласиться с мнением леди Амелии, что иных людей не стоит приглашать в гости.

– Да, леди Маргарет, благодарю вас… – Ханна охотно подвинула свою чашку. – И пирожное, если позволите. Шу… это моя слабость, не постыжусь признаться.

– Прошу вас, угощайтесь.

– Ах, эти пирожные!.. Чудо!.. Чай просто изумительный, такой ароматный… а со сливками… как будто пьешь нектар, смешанный с росой, подобно колибри!.. Знаете, такие маленькие птички, совсем крохотные?..

– Да, они у нас живут в оранжерее… – начала Маргарет, радуясь, что нашлась нейтральная тема, но не тут-то было, миссис Штерн хотела говорить сама:

– В оранжерее, ну надо же! А у нас, представьте, тоже жили колибри… мне в свое время привезли несколько сказочных крохотулек с Антильских островов… они были частью моего приданого, но к сожалению, все передохли, бедняжки, в первую же зиму. Не вынесли йоркширских холодов…

– Ханна… – с мягким упреком проговорил Джейкоб и слегка покачал головой, давая жене понять, что ей следует убавить красноречие и перестать солировать; однако попытка не имела успеха. Миссис Штерн словно задалась целью поведать всем присутствующим о своей злосчастной судьбе, недовольстве браком и заодно – о делах семейства, вконец расстроенных из-за нелепых проектов Джейкоба. Простодушием на грани неприличия, откровенностью на грани грубости Ханна маскировала холодный расчет: выжать из лорда Гилфорда как можно больше денег за Буше – и сладить сделку как можно скорее… Хозяин Гилфорд-парка наверняка примет их условия, если на другой стороне весов будет избавление от таких неприятных соседей.

«Ах, если бы еще Джейк не сидел как истукан, и вместо того, чтобы пялиться на девчонку Буршье, хоть немного помог мне развлекать этих манерных дамочек, прикидывающихся сотканными из эфира, словно они и по нужде не ходят!» – негодовала про себя Ханна и украдкой посматривала на лорда Чарльза, поглощенного беседой с молодым Лэндсбери. – «Хорошо хоть, что Эдвард свое дело знает, упрямец… Боже, вот уж кто настоящий мужчина!.. Силен как бык, а строен, гибок – как танцовщик… Еще и ловок, как акробат… И смел! Как великолепен он был верхом на Буше, смотрелся настоящим кентавром!.. Или безумцем, жизнью не дорожащим, на все готовым ради головоломного трюка… но зато цель достигнута, лорда Чарльза удалось впечатлить. Недаром он Эда посадил рядом и держит при себе, точно арестованного».