Ричард Брук - Охота на носорога

Она прерывисто вздохнула и с трудом заставила себя отвести глаза от берейтора, чье искусство наездника, вкупе с буйной гривой волос, достойной Авессалома или Самсона, широкими плечами и сложением, как у античного борца, уже несколько месяцев не давало ей спокойно спать по ночам – увы, без намека на взаимность, ибо Эдварду Лэндсбери больше подошло бы имя Иосиф. (3)

Рассудок пришел ей на помощь и обратил к более прагматическим вещам:

«После того, что мы видели в манеже… цена на жеребца должна взлететь до небес! Джейк обязательно должен поторговаться за него. Будь у него настоящая деловая сметка, как у Айзекса или Гольдштейна – сказал бы вот прямо сегодня, пока Гилфорд пылает, что передумал… и поупирался пару недель… а потом пригласил бы лорда на скачки в Эпсом… они как раз через две недели… чтобы тот опять посмотрел Буше в деле… и объявил новую цену, когда жеребчик первым придет к финишу! Но Джейк иной раз такая тряпка… откуда он набрался этой идиотской щепетильности, хотелось бы мне знать?.. Из-за нее нам никогда не выиграть тяжбы с мистером Барнсом…»

Ханна снова вздохнула и огорченно надкусила пирожное. Золотистое воздушное тесто и взбитый сливочный крем с тонким ореховым вкусом ненадолго примирили ее с несовершенством мира, где почти никогда не получаешь то, что хочешь, не заплатив непомерной цены за свое желание.

К столу подали землянику и мороженое, общий разговор снова оживился.

Леди Кавендиш, неожиданно для себя найдя в мистере Штерне приятного собеседника, знакомого с таким тонким предметом, как разведение орхидей, пустилась с ним в обсуждение капризного нрава Peristeria Elata и способов все же уговорить строптивое растение явить себя во всей красе. Пиа пошутила, что, может, переговоры с гордой тропической красавицей стоит доверить колибри – они подружатся, и орхидея сама захочет пригласить крохотных птичек «на нектар». Все весело рассмеялись, Джейкоб посмотрел на девушку с откровенной нежностью, леди Амелия милостиво улыбнулась и нашла, что это хорошая идея, а Ханна кисло заметила, что теперь поняла, что такое настоящее французское остроумие: способность превратить урок ботаники в анекдот…

– Какая противная женщина!.. – улучив момент, когда никто не смотрел в их сторону, по-французски прошептала Пиа на ухо Мэг. – Хоть бы она подавилась своим пятым пирожным!..

– Пиа!..

– Ну правда же, Мэгги… бедный мистер Штерн!.. А ты заметила, как она все время смотрит на твоего Эда?.. Как голодная змея!

– Тссссс… – Мэг сделала вид, что подливает подруге чай, но кровь внезапно застучала в виски, она почувствовала головокружение, легкую дурноту и едва удержала в пальцах молочник. Такое с ней случилось впервые: Маргарет ни разу в жизни не падала в обморок и насмешливо относилась к чересчур нежным девицам, что при малейшем волнении хватались за флакон с солью или падали без чувств… но сегодняшний день преподносил сюрприз за сюрпризом, и душевные силы были на пределе.

Визит Эдварда в Гилфорд-парк проходил отнюдь не гладко, и самой Мэг приходилось постоянно быть начеку, чтобы не допустить фатальной оплошности, не выдать себя и Эда с головой, не обнаружить перед отцом и леди Амелией взаимных чувств… Не то чтобы это разоблачение по-настоящему пугало ее – ведь у Эда были честные намерения, и он готов был засвидетельствовать их в любой момент, хоть перед людьми, хоть перед самим Богом – но Маргарет считала, что всему свое время. И время для полной откровенности с лордом Чарльзом еще не пришло. Раз уж так случилось, что отец сам заинтересовался мистером Лэндсбери, надлежало по-умному и бережно подготовить его к известию, что мистер Лэндсбери и мисс Гилфорд намерены пожениться.

Маргарет сыграла с отцом достаточно шахматных партий и знала его как мастера многоходовок. Он медленно подкрадывался, производя красивые отвлекающие маневры, жертвуя фигуры, а затем стремительно объявлял шах… и если не угадать рискованного хода, можно было получить мат. В нынешних обстоятельствах шахом было приглашение Лэндсбери в поместье, но не на правах гостя, а в двусмысленной роли сопровождающего для мистера Штерна, этакого рыцаря-наемника при богатом купце… Получалось, что и к чайному столу его приглашал не Гилфорд, а Штерн, Эд становился как бы «гостем гостя»… и пребывание в этом своеобразном ранге, даже кратковременное, означало, что лорд Чарльз оценивает положение мистера Лэндсбери не выше гувернера – по сути, привилегированного слуги.

Маргарет мучила подобная несправедливость, и она чувствовала, что Эд переживает ее столь же остро, однако до обстоятельного и серьезного разговора с отцом о своем будущем ничего нельзя было исправить… Присутствие леди Кавендиш – неусыпного Аргуса и строгой судьи чужих манер и поведения – усложняло ситуацию вдвое. Мэг не сомневалась, что лорд Чарльз посвятил «доброго друга Амелию» в свои планы, и сделал не просто союзницей, а сообщницей; она же не успела предупредить Эдварда насчет леди Кавендиш, и теперь оставалось уповать только на врожденную сообразительность, прекрасные манеры и редкостное присутствие духа возлюбленного.

Эдвард ее не разочаровал, напротив, образом сумел очаровать еще больше…

Красивый и храбрый всадник верхом на породистом коне цвета воронова крыла, свободно и мягко, без помощи хлыста, одними коленями и голосом направлял его движения, побуждал то идти галопом, то брать препятствия, то выполнять курбеты, то грациозно «танцевать» по кругу – и сам ни разу не дрогнул в седле, не сделал ни одной ошибки. Мало того, он еще успевал улыбаться зрителям, изящными поклонами отвечать на аплодисменты, а под конец заставил поклониться и самого Буше… это было так неожиданно и так красиво, и так красноречиво, что Мэг, уже покоренная прежде, окончательно сдалась. Она смотрела на Эда сияющими глазами, тянулась к нему всем своим существом, и жаждала тепла его губ, нежной силы его объятий.

Строгий критик нашел бы здесь немало пищи для рассуждений о женской предвзятости, о романтической восторженности, ведущей к беде, и о любовной слепоте… но Маргарет бы высмеяла любую попытку поучений.

Правила существовали, их следовало уважать, однако Эдвард Лэндсбери был исключением из одной половины правил, и живым опровержением другой половины. И, что было совсем уж непостижимо, обаянию «шевалье д’Артаньяна», как шутливо окрестила Лэндсбери мисс Буршье, поддались и леди Амелия, и в определенной степени – сам лорд Чарльз. По крайней мере, Маргарет очень давно не случалось слышать из уст отца столь искренних похвал искусству наездника, и видеть его настолько заинтересованным беседой с человеком, что по возрасту был моложе младшего сына…