Надежда Гладкая - Музыка

– Моя матушка Агриппина Яковлевна, моя тётушка Федосья Яковлевна, мой брат Яков Иванович, – представил Жорж. Елена Николаевна поклонилась второй старухе, а братец поцеловал невестке руку. Все уселись за стол.

Елене Николаевне пришла смешная мысль, что она будет окружена стадом «яков». Чтобы скрыть усмешку, она повернулась к мужу, как бы адресуя улыбку ему, и принялась потихоньку рассматривать залу. Дешёвая, но освежённая обстановка – обои, шторы, пара кресел, в углу две огромные иконы с мерцающей перед ними лампадой.

Когда вялотекущий обед подошёл к концу, старухи спустились в первый этаж, а Яков Иванович нырнул в какой-то кабинетик. Супруг схватил свою голубку за руку и куда-то потащил. Всё время обеда он почти не глядел на неё, что она приписала скромности перед родственниками. Теперешний нетерпеливый жест, конечно же, родился от обуревавшей его страсти, несмотря на очевидную грубость. Женщина даже пролепетала что-то кокетливое в ответ.

Лихой привёл её в комнату, свежевыбеленную известью с розовым колером. Всё убранство её составляли широкая кровать из тёмно-коричневого дерева, старый комод и пара стульев. Елена Николаевна обернулась к мужу, и выражение его лица изумило её. Он насильно усадил её на стул и холодно и жёстко произнёс:

– Я завтра же отправлю Вас в Москву! Ваши вещи сейчас привезут от графа.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Непонимание, крайнее удивление и ужас были на её лице. Первая осознанная мысль, которая пришла ей в голову, была о том, что её муж сумасшедший. Это какая-то организация сумасшедших, и они зачем-то преследуют её. Она взглянула на комод: там, должно быть, лежит накидка с капюшоном. Они заманили её сюда, чтобы убить!

Но ведь его все знают, и ему доверяют. Дрожащими губами она пыталась что-то сказать и, наконец, сдавленно спросила:

– Что Вы сказали?

– Поедете в Москву, сударыня! Вы не упали в ноги моей матери, не просили у неё благословения и не целовали ей руку.

Глаза Лихого потемнели, выражение их было страшно. Всё же, немного собравшись с силами, женщина произнесла:

– Когда я впервые выходила замуж, ничего подобного мне не приходилось делать, и никогда прежде я об этом не слышала. Родные нас благословили на помолвке.

– Значит, Ваш муж был негодным человеком!

– Это неправда! Вы не знаете…

– Я ничего не хочу знать о Вашем распутстве!

«Боже мой, о каком распутстве? Что происходит? Что с мужем? За кого и зачем я вышла замуж?!» Невыносимая боль, усиленная стыдом, досадой и отчаянием, рвала её на части. Как только Лихой вышел из комнаты, она заперла дверь и ничком бросилась на кровать, которая должна была стать её радостным брачным ложем. Громкие рыдания её, тонувшие в пышной подушке, были так сильны, что у неё заболело горло. Горький комок подступал и разрастался в глотке, физической болью распирая и терзая её. Она плакала очень долго. Когда измученное горло не могло больше исторгать рыданий, она тихонько выла, перевернув промокшую подушку сухой стороной к лицу. Опустошённая и раз-давленная, она незаметно для себя уснула.

Проснувшись через какое-то время, она не сразу сообразила, где находится, и что с нею происходит. Ей, кажется, снился страшный сон.

В комнате царила темнота, чуть рассеиваемая растворённым в ней лунным светом. Елена Николаевна встала с постели и подошла к окну. Полный серебряный диск сверкал над крышами. Женщина обследовала окно и, обнару-жив, что его можно открывать, отворила одну створку. Ночь зачаровывала мистикой полнолуния. Всё замерло под этим гипнозом, лишь где-то меланхолично цвиркал сверчок.

«Вот так бы сейчас встать на подоконник, отпустить руки и полететь вниз, раствориться в лунном свете! И запоёт свободная душа вместе со сверчком». Нет, нет! Она никогда не сделает этого. Богобоязненная душа её знает это. Как бы ни было больно, она не прервёт сама своей жизни, даже самой-самой горькой и безутешной. Горячие потоки сами собой покатились по её лицу, почти не прерываемые ни вздохом, ни всхлипом.

А ведь она чаяла с этого дня не вспоминать о том, как плакала когда-то, что слёзы останутся за порогом венчального действа. А вот – горечь, солёная горечь от того, что всё так плохо, и нельзя покончить с этим, не взяв греха на душу.

Жизнь её, данная Богом, нужна ещё её детям. Не станет она обрекать их на полное сиротство. А что касается раздельной жизни с венчаным мужем, так ведь он сам отказывается от неё. Стало быть, и грех на нём. А ей не привыкать жить одинокой, такая, видно, ей судьба вышла. Поднимет с Божьей помощью детей, а там – хоть живи при внуках, хоть пойди в монастырь.

Так её мысли приняли более стройный и практический лад. Как она построит свою дальнейшую жизнь в Москве, она представляла теперь довольно ясно. Кроме Глаши, никто не знает о венчании, а Глаша её не выдаст. Сама она станет давать уроки музыки и потихоньку вышивать на продажу, будто это горничная делает. А, может, ещё какую работу они придумают. Флигель надо будет сдать.

Хорошо, что всё раскрылось сразу и эту ночь она проводит одна, ведь мог быть ребёнок. Совсем бы ни к чему.

Елена Николаевна почти совсем успокоилась. Надобно было снять платье, лиф которого был влажным от слёз, но никаких других вещей при ней не было. Она зажгла лампу и осмотрелась. Чужая обстановка вызвала ещё большее желание оказаться где-нибудь подальше отсюда. Она посмотрела на себя в стоявшее на комоде зеркало. Бледное, заплаканное лицо, глаза с припухшими веками и расширенными зрачками, растрёпанные волосы. Хороша, нечего сказать!

Ничего, с этим она справится. Этот урок, она надеется, будет последним. Она вполне усвоила, что пора научиться рассчитывать на себя, а не ждать сильного плеча, которое в любой момент может оказаться ненадёжным. Мужчина может погибнуть, как отец, умереть, как первый муж, предать, как Неволин, оскорбить, как Воронков, сделать женщину разменной монетой, как граф С., просто жестоко обидеть и исковеркать жизнь, как Лихой.

Елена Николаевна нашла в углу на стуле кувшин с водой, таз и полотенце. Умывшись, она подошла к двери и прислушалась. Снаружи было тихо. Она осторожно приоткрыла дверь и выглянула – в коридоре никого не было. Дом спал. Она взяла лампу и двинулась в разведку.

Со стола в зале было убрано, из кабинетика доносились голоса. Подойдя ближе, она узнала мужа и его брата. Они были сильно пьяны и продолжали пить ещё. Яков всё повторял:

– Дурак, как есть дурак!

– Вот она где у меня! – хрипло тянул Георгий Иванович. – Сколько я за неё денег и сил положил! Погляди, ведь чистая ведьма! А глазками как поглядит ангельскими…

– Да ну, братец, эк тебе мозги-то покривило. Больше не наливай. Шёл бы спать.