Лиз Лоусон - Счастливчики

Гвен сидит сзади, молчит. Она такая крошечная и юная, с вьющимися светлыми волосами. Выглядит так, будто хочет плакать. У меня екает сердце.

Зак сворачивает на подъездную дорожку. Здание настолько знакомое, что это почти как вернуться домой. Я с трудом сглатываю и цепляю на лицо улыбку. Мне не хочется покидать безопасные пределы автомобиля.

– Милый дом! Такой красивый! – мой голос звучит излишне восторженно, словно у чокнутого ведущего ток-шоу. Зак, вероятно, думает, что я схожу с ума. Надо собраться.

Гвен вылетает из машины, оставляя нас в тишине. С виду Зак нервничает не меньше моего. Поверить не могу, что собираюсь сделать это, поверить не могу, что согласилась. Это настоящее безумие, хотя в данный момент я не могу решить, умнее ли вернуться в свой пустой дом и мучить себя мыслями о письмах. Краем глаза изучаю лицо Зака – то, как его ресницы изгибаются на кончиках, розовую нижнюю губу, синие глаза – и решаю, что нет, не умнее. Вообще не умнее.

Уже собираюсь открыть свою дверь, когда он говорит:

– В общем… есть пара вещей, которые мне нужно рассказать о моем отце…

Удивленно замираю. Я никогда не думала о папе Зака, забыла, что он вообще есть. До встречи с Заком я не думала о том, что у Мишель Теллер в принципе есть семья. В моей голове всегда были только я и она.

Зак продолжает:

– Он немного… Ну, в прошлом году, может, даже больше… он… – Замолкает и долго смотрит в окно. Я молчу. Знакомое чувство – когда не понимаешь, как объяснить что-то о своей семье постороннему. – В общем, я пытаюсь сказать, что он мало что делает. Вообще. Он… я не знаю. – Зак в отчаянии вздыхает. – Может быть, в депрессии? Или просто в отключке? В любом случае он не работает, ничем не занимается, просто торчит здесь, и толку от него нет. И вдобавок ко всему, какие-то люди… осаждают наш дом. С тех пор, как моя мама взяла дело. И отец ничем не помогает.

Кровь замерзает в моих венах. Я заставляю свое лицо оставаться неподвижным.

Зак смотрит на меня, мне нужно что-то сказать.

– Какой отстой. – Я давлюсь словами.

К счастью для меня, Зак слишком погружен в мысли о своей ненормальной семье, чтобы заметить мою ненормальную реакцию.

– Да, было довольно жестко. Я пытался защитить Гвен – например, однажды ночью, несколько недель назад, кто-то написал на нашем гараже слово «СУКА» долбаной красной краской, и это было похоже на фильм ужасов. Стекающие красные линии. Прямо как кровь, понимаешь? Я пытался задержать сестру в доме, но она пробежала мимо меня… И папа оставил надпись там на весь гребаный день . Нам с Конором пришлось закрашивать ее после школы. – Он опускает голову на руль и делает глубокий вдох.

Когда Зак поднимает взгляд, то грустно улыбается, и меня едва не выворачивает на пол машины. Хочется открыть рот и закричать: «ЭТО БЫЛА Я!», просто чтобы уже сознаться. Но слова застревают в горле, и я знаю, что промолчу, что мое признание только все ухудшит. Мне остается лишь сидеть здесь, рядом с этим парнем, чью жизнь я портила несколько месяцев подряд, протянуть руку и обнять его.

Если так подумать, эпитафия на моей надгробной плите должна гласить: «Мэй Макгинти: она облажалась».

Так странно, что Мэй у нас дома. Еще до того, как мама взяла дело, я редко приводил друзей. Когда мы с Розой встречались, дошло до того, что она подумала, будто я ее стесняюсь, потому что я никогда не приглашал подружку к себе домой. Наконец, однажды днем я сдался, и когда мы добрались до дома, на кухне царил кавардак, а папа спал на диване в халате. Я думаю, что это было началом конца его попытки сделать карьеру профессионального музыканта.

Не могу поверить, что пригласил Мэй сюда.

Я задерживаю дыхание, когда мы входим в парадную дверь, готовлюсь к тому, что нас ждет, но внутри тихо, и нет никаких явных признаков жалкого существования отца.

Секунду мы неуклюже стоим в прихожей.

Полагаю, я должен что-то сказать.

– Хочешь пить? Что-нибудь поесть? Вообще что-нибудь?

Глаза Мэй стеклянные, и она отвечает странным, зомбиподобным кивком. Не могу ее винить: столкнуться с моей мамой было бы ужасно. Я знаю, Мэй потребовалось много сил, чтобы согласиться приехать.

Бросаю свой рюкзак с книгами на полу у двери и жестом приглашаю ее следовать за мной. Мы входим на кухню, которая, кажется, на этот раз в порядке. Никаких грязных тарелок в раковине, а столешница сверкает. Обычно я единственный, кто убирается у нас помимо нанятой мамой домработницы, но та приезжает раз в месяц, больше убедиться, что это место еще не превращается в свалку.

Гвен за стойкой сидит на стуле. По уши в своем телефоне, как обычно.

– Еда в холодильнике, – подает она голос из-за экрана.

– Подожди, еда? Что ты имеешь в виду? – Я не был в супермаркете всю неделю. Знал, что нам нужны продукты, но отвлекся на школу, Мэй и жизнь, поэтому все забыл.

Гвен наконец изволит поднять глаза.

– Еда. В холодильнике. – Она говорит медленно, словно английский – мой второй язык.

Я закатываю глаза.

– Да, спасибо. Эту часть я понял. Я имел в виду, откуда она взялась?

Сестра дарит мне испепеляющий взгляд.

– Я не знаю, Зак. Из супермаркета?

Мэй фыркает от смеха, и лицо Гвен вспыхивает от удовольствия.

Я пихаю Мэй локтем, мол, нечего поощрять паршивое поведение моей младшей сестры, но она снова хихикает.

Меня даже не волнует, что они вдвоем на меня обрушились – по крайней мере, Мэй снова оживилась, и Гвен впервые за весь день выглядит счастливой.

Я открываю холодильник, и каким-то чудом в нем действительно обнаруживается настоящая еда. Не просто одноразовые контейнеры, полные гниющих остатков, а свежие фрукты и овощи.

Я смотрю через плечо на Гвен.

– Серьезно, откуда это взялось?

– Говорю же. Я. Не. Знаю. – Показывает мне язык, а потом возвращается к своему телефону. Четырнадцатилетки такие милые.

Показываю ее макушке средний палец, а затем поворачиваюсь к Мэй.

– Что ж, похоже, мы сможем съесть что-то кроме фастфуда. Ты голодна?

Мэй качает головой.

– Нет, я в порядке. Просто немного воды или вроде того.

Сую голову обратно в холодильник.

– Газировку будешь? – Показываю банку Мэй, и она кивает. Подойдя к шкафу, чтобы принести ей стакан, я бормочу себе под нос: – У нас есть газировка? Что случилось? Это так странно.

Дверь кухни распахивается, и входит отец. Он одет в обычную уличную одежду. Не халат. Словно инопланетяне похитили его и заменили нормальным человеком. Мэй рассматривает отца, затем поворачивается ко мне, затем снова к нему, вероятно, удивляясь, почему я сказал ей, что он своего рода отшельник, когда, очевидно, это обычный чувак в хаки и старой серой футболке.

– Привет, малышня. – Он ерошит волосы Гвен, проходя мимо.