Лиз Лоусон - Счастливчики

Вытесняю лишние мысли из головы. Глубоко вздыхаю и начинаю:

– Всем привет. Меня зовут Мэй. Мэй Макгинти. Мой брат Джордан умер. Он был моим близнецом. Вы, вероятно, знали его как гениального парня. Того, кто в седьмом классе с блеском сдал академическое тестирование. Но он был чем-то большим. Джордан так много всего любил – музыку, независимые книжные магазины, зависать со своими друзьями, но игра на гитаре была его страстью. Он любил это. Часами репетировал со своим джаз-бандом, со мной, – мой голос прерывается, – и даже один в своей комнате. Гитара была продолжением его тела. Эта страсть перекрывала все остальное. – Я с трудом сглатываю. Мои пальцы дрожат, и я крепко обхватываю края подставки, пытаясь успокоиться. Эта первая часть в точности похожа на речь, которую я показала Роуз-Брэйди.

Я глубоко вздыхаю и продвигаюсь дальше, к вещам, которые имеют значение. К материалу, которого нет в этой тупой записной книжке.

– Без разницы. Это то, что они хотят, чтобы мы сказали – кучу банальных воспоминаний о людях, которые умерли, – и мы все могли продолжить жить, верно? Можем сделать вид, будто выполнили свое дело, вспомнили людей, которые погибли, прочитали эти воспоминания и дружно согласились притвориться: «О, мы все были так добры друг с другом, все было чертовски здорово». Но это фигня. Я здесь, чтобы рассказать вам правду о том, как все было, – мой голос срывается, но я беру себя в руки. – Я была ужасной сестрой. Кошмарной, дерьмовой сестрой, – мой голос дрожит на последнем слове. Меня мутит. Я поднимаю взгляд. Думала, все ахнут, но люди в основном выглядят растерянными. Некоторые даже скучают, как будто прикидывают, когда смогут выбраться отсюда и продолжить свою жизнь. Краем глаза вижу, как Энн и ее приятели подталкивают друг друга, типа «Какого черта эта сумасшедшая сейчас творит?» Роуз-Брэйди, которая увлеченно беседовала со своим коллегой, теперь полностью уделяет внимание тому, что я говорю. У меня осталось мало времени.

Я спешу продолжить.

– В прошлом году мы постоянно ссорились. Я бросала его снова и снова, и в последний раз – в тот день. В день стрельбы я осталась в той долбаной кладовке и слушала, как он умирает. Как они все умирают. Я осталась там, потому что была трусихой. – У меня вырывается хрип. – Нет, я и сейчас трусиха. И я заслуживала смерти больше, чем кто-либо из них.

Роуз-Брэйди уже рядом со мной. «Мэй, остановись. Мэй. Дай мне этот микрофон. Мэй, не делай этого». Однако она бессильна – не имеет права меня трогать, если хочет сохранить свой пост. Итак, я продолжаю.

– Я рассказала Дэвиду Эклсу о своем брате то, что никогда не должна была говорить вслух – никому. Я сказала ему, что ненавижу Джордана. Я и правда ненавидела его. А потом Дэвид убил всех этих людей из-за меня. Видите, что я пытаюсь сказать? Вот почему я все еще жива. Это моя вина.

Я делаю паузу, пытаясь отдышаться. Слезы быстро стекают по моему лицу, прорезая неровные линии на щеках. Сквозь них я мельком вижу Люси, она уже готова встать, но учитель рядом ее удерживает; я вижу, что Зак уже на ногах.

Роуз-Брэйди исчезает. Страницы блокнота влажные под моими потными руками, в голове стучит, но я заставляю себя оставаться здесь. Им всем нужно знать, что я монстр. Это я заслуживаю наказания.

Директриса снова появляется слева от меня в сопровождении двух школьных офицеров. Они быстро идут ко мне. Мой желудок падает.

Я хватаю микрофон и притягиваю его ближе ко рту. Он свистит. Люди, сидящие в первых рядах, закрывают уши.

– Вы все меня слышите? Я убила его! Я убила своего брата. Я убила всех этих людей. Я это сделала. – Я пытаюсь поскорей все выложить, говорю так быстро, что путаюсь в своих собственных словах.

Краем сознания я понимаю, что отключаюсь. Уже не совсем помню, чего хочу, и мой рот не может произнести слова, которые я репетировала снова и снова перед зеркалом в ванной.

Один из сотрудников тянет шнур, но я крепко держу микрофон в руке. Горло саднит. Все болит, и ничего не будет снова хорошо.

Роуз-Брэйди спускается ниже сцены и, видимо, находит розетку, потому что микрофон отключается, погружая комнату в тишину.

Затем школьные офицеры обступают меня, один вынимает микрофон из моей руки, а другой осторожно пытается меня оттащить, более аккуратно, чем кажется, хочет. Я уверена, что это Роуз-Брэйди им сказала быть со мной аккуратными, – но не хочу так. Я заслуживаю того, чтобы меня бросили на пол, надели наручники и забрали, поэтому борюсь, и его хватка становится все сильнее и сильнее.

Внезапно передо мной возникают Зак и Люси. Люси пытается заставить охранника отпустить меня, крича: «Вы не можете этого сделать, уберите от нее руки!» – но он игнорирует ее и только крепче меня сжимает. Я обмякаю. Я рыдаю. Я не могу держать себя в вертикальном положении.

В зале царит хаос – дети сидят на своих местах, держат телефоны, возможно, записывают этот кошмар, но мне все равно. Неважно. Я надеюсь, что они снимают. Зак протягивает мне руку: «Мэй, все будет хорошо», – его голос успокаивающий и добрый. Какой же он дурак, раз хочет мне помочь, дурак, раз хочет обо мне заботиться. Я сломлена. Это бесполезно. Я едва в состоянии говорить, но мне удается сказать одну вещь, которую я сама от себя не ожидала. То, что он заслуживает знать.

– Это была я.

Сначала он меня не слышит. Или не обращает внимания. Неважно, потому что я повторяю:

– Это была я.

На этот раз он замирает, склоняет голову набок, словно не понимает, о чем я.

– Что ты?

– Твой гараж. Твой газон. Все те разы. Когда тебе приходилось наводить порядок.

Мой голос сам на себя не похож. Я глотаю воздух.

– Это все была я.

На этот раз я знаю, что Зак слышит меня, потому что его лицо искажается, и он отступает прочь. Смотрит в пол. Охранник все еще ждет указаний от Роуз-Брэйди, и его хватка – единственная вещь, которая удерживает меня в вертикальном положении.

Когда Зак поднимает взгляд, свет в его глазах погас.

Отвращение – все, чего я заслуживаю, и все, чего я всегда боялась, – отражается на его лице.

А потом он поворачивается и уходит со сцены.

Он ушел.

Я опускаю голову на грудь, рыдаю, ноги дрожат, угрожая подкоситься.

Кто-то касается моей руки, мягко, нежно, и я думаю, что, может быть, это Зак, может, он вернулся, но, когда поднимаю глаза, это Люси, как всегда Люси, и тогда мир становится черным.

Следующее, что я осознаю, – я нахожусь в офисе Роуз-Брэйди, флуоресцентные лампы мерцают над моей головой, и она сидит за своим столом, хмуро глядя на меня. Люси сидит рядом, держа меня за руку.

Я едва могу сосредоточиться. Роуз-Брэйди говорит, что остальную часть собрания отменили. Что я лишила всех этих людей возможности вспомнить, что мы потеряли. Она понимает, мне все еще больно, но и другим людям тоже. Ей хотелось бы, чтобы я пришла поговорить с ней наедине, а не устроила все это.