Лиз Лоусон - Счастливчики

– Прости, мне очень жаль. Я сказал это, чтобы ты пришла меня навестить. Не хочу разочаровывать, но я не знал, как еще заставить тебя прийти. – Он тараторит, запинается, словно разучился общаться с людьми.

– Что? – слабо переспрашиваю я. В ушах гудит. Я пытаюсь встать, но колени подгибаются под тяжестью тела, и я падаю обратно на стул. – Что ты имеешь в виду?

Мгновение он молчит, а затем:

– Ты смотришь на меня как на монстра, – грустно замечает Дэвид. Желчь подступает к горлу. Он качает головой. – Я не думал, что ты меня так боишься. Ночами я лежу в постели, и твой образ – единственное, что заставляет меня двигаться дальше. Наш разговор той ночью у бассейна. Ты сидела там одна и плакала. Это судьба, что я оказался рядом и мог помочь. – Дэвид молчит. – Знаешь, я пошел на эту вечеринку, только чтобы увидеть тебя.

– Вечеринка. – Мне нечем дышать.

– Ну да – та, у Адама. Я планировал все уже несколько месяцев – больше не мог это терпеть, ничего из этого: то, как люди проходили мимо меня в коридорах, будто я пустое место. Оппенгеймер всегда цеплялся ко мне на уроках музыки. Отец – я должен был показать ему, что у меня есть яйца, что я не гребаный нытик, – Дэвид выделяет последнее слово. Его губы сжимаются и бледнеют. – Я собирался подождать пару недель… – Он издает сухой лающий смешок. – Но после того, как мы поговорили, все обрело смысл… Встало на свои места. Все сложилось. – Он делает паузу и на мгновение опускает веки, а когда вновь смотрит на меня, на его глазах слезы. Слезы. – Иногда я не могу поверить, что сделал все это. Словно… Кто этот человек? Это действительно был я? Не знаю. Мысли путаются. – Он качает головой. – Но потом я напоминаю себе о нашем разговоре, и все становится проще и логичнее.

Мои веки дрожат, а сердце пропускает удар.

– Мы не разговаривали на той вечеринке, – безжизненно произношу я. – Мы не говорили. – Последняя часть звучит совсем тихо; ложь, в которой я до конца не уверена.

По ту сторону оргстекла Дэвид выглядит растерянным.

– Конечно, мы говорили.

Жужжание в моей голове становится громче. Говорили .

– Вспомни, – продолжает он. – Та ночь. Мы сидели у бассейна. Ты плакала. Майлз был где-то внутри, напивался или творил какую-то ерунду. Ты сказала, ваши родители никогда о тебе не заботились – ты чувствовала себя невидимкой. Сказала, что ненавидишь своего брата – и хотела бы, чтобы он просто исчез.

– Я никогда такого не говорила. – «Я никогда такого не говорила. Нет. Нет».

Воспоминание мерцает где-то на задворках мозга.

Или?..

– Так что я убрал его ради тебя… – его голос становится громче. – Скажи, что помнишь, Мэй. Скажи мне, что ты шутишь. Я думал, ты будешь счастлива, что его наконец не стало. Ты свободна.

– Я не… я не… – давлюсь словами. Сердце стучит в грудной клетке, а дыхание прерывистое и короткое.

Вспоминаю слова Майлза: «Я видел тебя на улице, ты разговаривала с этим психом. Вы, ребята, выглядели так, как будто вам есть, что сказать друг другу».

Я не поверила ему. Или поверила, но похоронила эту веру глубоко в своем сердце, игнорировала ее, игнорировала и игнорировала, пока не подумала, что она ушла.

Но теперь правда здесь, прямо передо мной, и ее глаза сверкают.

– Нет. Нет. – Я так трясусь, что стул гремит о пол линолеума. – Я не это имела в виду. Я не это имела в виду. – Заставляю себя встать. – Мне нужно уйти. – Ищу охранника, кого-нибудь, кто мне поможет. «Помогите мне». Слезы туманят зрение. Я застываю на месте. Мои колени подгибаются, и я вынуждена хвататься за края перегородки, чтобы удержать свое тело в вертикальном положении.

– Пожалуйста. Мэй. Подожди. – Дэвид снова тянется к стеклу, и я как будто опять в той кладовке, в темноте, и затем льется свет, и я думаю, что это лицо Джордана, но это не так и больше никогда не будет.

Все чернеет.

Зак и какой-то гигант помогают мне сесть в машину. Я без сил.

Совсем.

Мы едем.

Зак пытается говорить со мной, но словно бормочет на другом языке. Я не могу сконцентрироваться, чтобы понять его слова.

Живот крутит.

– Черт. – Меня сейчас стошнит. – Остановись.

– Что? – Зак бросает на меня вопросительный взгляд и видит панику на моем лице. – О, фигово. Ладно, ладно. Мне нужно найти место… где-нибудь в безопасности. – Он смотрит в зеркало заднего вида, затем на меня. – Держись. – Резко поворачивает вправо, и мы скользим по обочине автострады, слишком быстро.

Он останавливается на насыпи, и я выпрыгиваю из машины, кладу голову на колени. Спазмы идут, но ничего не выходит. Я не ела с тех пор, как в пятницу вечером вылила содержимое своего желудка в унитаз. Слезы текут по моему лицу.

Все, чего я хочу, – это снова стать девушкой, которой была в прошлом году, безголовой идиоткой, которая никогда не задумывалась о последствиях. Хочу сидеть в своей комнате, злиться на Джордана, потому что последние четыре часа он без остановки бренчит на гитаре. Хочу пойти на одну из этих дурацких вечеринок с братом, чтобы ему было скучно, но он не уходил, пока не уговорит меня поехать с ним. Хочу сидеть за обеденным столом, не в состоянии вставить слово, потому что родителей заботит лишь то, что должен сказать он.

Только брата за тем столом интересовало мое мнение. И теперь он ушел. Человек, с которым я делила чрево, с которым я росла, который только и хотел, что стать мне другом, ушел.

Навсегда.

Из-за меня.

Зак подходит ко мне, а я сижу, держа руки на коленях. Он кладет мне на спину ладонь, но та кажется слишком тяжелой. Словно вес всего, что я натворила в прошлом году, всех, кому я причинила вред. Не выдерживаю и сбрасываю его руку. Зак явно обижается, но я уже зашла слишком далеко и не могу беспокоиться о чужих чувствах.

Мэй не отвечает на мои звонки. С нашего визита в тюрьму все пошло наперекосяк. Я прождал в машине, казалось, несколько часов, прежде чем наконец направиться внутрь за ней. У меня было чувство, что случилось что-то ужасное.

Когда я туда попал, ее как мешок тащили на скамейку в зоне ожидания. Мэй отключилась.

Это было страшно. Нам с охранником пришлось помогать ей сесть в машину, потому что Мэй не могла идти. Всю дорогу домой я пытался заставить ее поговорить о том, что произошло, но она не проронила почти ни слова.

Когда я высадил ее у дома, Мэй молча выбралась из машины и вошла внутрь.

Сначала я решил, что ей просто нужно время все обдумать, но прошло уже три дня. Она вчера не пришла на театральное; кажется, вообще не явилась в школу. Сегодня годовщина стрельбы, и грядет большое собрание, где ей выступать вместе с другими детьми из ее прежней школы.

Я ищу Мэй все утро и после четвертого урока иду по коридору, где находятся шкафчики ребят из Картера. Тут жутко тихо, что вполне объяснимо. Стоит стол, за которым сидит женщина с серьезным видом, перед ней лежат брошюры. Проходя мимо, я вижу, что все они в скорби. В углу пара человек, парень и девушка. Она плачет, а он пытается ее утешить. Обнимает за плечи, и девушка наклоняется к нему.