Лиз Лоусон - Счастливчики

Я уверена, что вот-вот закричу.

Это гнев, от которого я бегала весь год, из-за которого меня выгнали из школы. Ярость, что в тот день просочилась в мое тело, нарастает. Как посмел этот урод шантажировать меня, чтобы я его навестила? Он не заслуживает последних слов Джордана, они должны быть моими.

Зак шепчет:

– Ты в порядке? – И я знаю, что больше не могу сидеть здесь, безмолвно крича в черной пустоте собственной головы.

Мне нужно взять себя в руки, если я когда-нибудь собираюсь выбраться из машины и пойти в тюрьму. Минуты идут, приближается время моего свидания. Мне пора.

Я переключаюсь на автопилот, как делала в дни после стрельбы, после того как меня вынесли из той крошечной кладовки, что стала моим домом, мимо брошенных сумок с гудящими сотовыми телефонами. Это было хуже всего: новости о стрельбе разошлись, и родители начали звонить своим детям.

– Да. Я в порядке. – Протягиваю руку и открываю дверцу машины. Выхожу на темную парковку. Заставляю себя улыбнуться Заку. Закрываю дверь. Когда ухожу, слышу, как он говорит, что будет здесь, когда я вернусь, но не могу обернуться и поблагодарить. Иначе никогда не выберусь из этого гаража.

После все становится размытым. Тело движется, а разум отключается.

Руки так сильно дрожат, что я долго не могу открыть дверь в приемную посетителей. Наконец, женщина в форме не выдерживает и распахивает ее изнутри.

Меня мутит.

Каким-то образом я добираюсь до стойки регистрации и просовываю свое удостоверение личности в крошечную щель в пуленепробиваемом стекле.

Пуленепробиваемом стекле.

Неприветливый мужчина за стойкой толкает мне бланк и говорит подписать его. Я набрасываю что-то похожее на свою подпись, и он рявкает, чтобы я села и подождала. «Сядь и подожди». Как будто это обычный день, нормальное место.

Как будто я нормальный человек.

Тащусь к скамье, едва переставляя ноги, как будто они из бетона. Плюхаюсь рядом с рыдающей женщиной. Мои глаза сейчас сухие.

Пока я жду, тысячи мыслей забивают мой разум.

Что сказал Джордан перед смертью? Почему Дэвид не мог просто написать мне это в одном из своих гребаных писем? Почему он заставил меня прийти сюда?

Я вспоминаю ту ночь – ночь вечеринки, – но в моем мозгу черная дыра, в которую я не могу проникнуть. Помню, как пришла, как пила с Хим, смотрела на Майлза через всю комнату, а потом… ничего. Какие бы воспоминания там ни задержались, их уничтожила алкогольная амнезия.

Комната начинает крениться. Опускаю голову на руки. Я не могу этого сделать. Мне нужно встать и уйти. О чем я думала, придя сюда? Люси была права.

Но тут решение принимается за меня. Нас зовут, всех людей в комнате ожидания, говорят сложить наши сотовые в шкафчики вдоль дальней стены и выстроиться в очередь – пора.

«Помогите».

Я сижу на холодном металлическом стуле перед толстым окном из оргстекла и черным телефоном.

Я дрожу.

Звучит громкий сигнал тревоги, и с другой стороны окна появляются мужчины.

Даже если бы на них не было наручников, их нельзя было бы принять за кого-то, кроме заключенных. Походка, пустые глаза, нездоровый оттенок кожи – все их выдает.

А затем я вижу его.

А затем он видит меня.

А затем он улыбается.

Слезы жгут мне глаза, но я не могу – Я НЕ БУДУ – плакать. Он не заслуживает того, чтобы я плакала.

Дэвид берет трубку со своей стороны. Смотрит на меня. Я застываю. Не могу отвести взгляд.

Я хочу умереть.

Почему никто не поможет мне? Почему я одна?

Я в кладовке, выстрелы прекратились, и наступила жуткая тишина; тишина густая и черная, и я сижу, сжавшись в комок, крепко обхватив ноги; и все, что я могу, – это удерживать свой голос внутри тела, я не могу его выпустить, иначе все, что там, снаружи, придет ко мне. Я должна молчать, должна таиться, и мое горло саднит от усилий; все тело болит от усилий. А затем дверь медленно распахивается, в нее льется свет, и кажется неправильным снова его видеть. Я должна остаться здесь, в этой темноте, в этой тишине, навсегда, потому что осталась здесь и бросила их всех там, под дулом пистолета. Всех их.

И Джордана.

А потом я выкрикиваю его имя и останавливаюсь только потому, что в шкаф заглядывает лицо; на одну ужасную, душераздирающую секунду мне кажется, что это он – это Джордан, – но потом я вижу, что это Дэвид Эклс, которого я натаскивала по истории, который звал меня на свидания, кого я видела в коридорах; и у меня уходит секунда, чтобы сложить два и два: Дэвид Эклс – это мальчик с пистолетом, а мальчик с пистолетом – Дэвид Эклс, а потом крик, который я держу в горле, вырывается наружу, и это громко, это больно, и я почти уверена, что звук взрезает мне кожу, так глубоко, что я буквально истекаю кровью.

А потом Дэвид улыбается этой ужасной зубастой улыбкой и говорит:

– Привет, Мэй. Ты сегодня чудесно выглядишь. – И снова закрывает дверь.

И я кричу, кричу, кричу, кричу, кричу.

Сейчас на его лице та же самая улыбка.

У меня в горле крик, но я не могу его выпустить. Они выгонят меня отсюда, а я так далеко зашла. Я должна получить то, за чем явилась. С другой стороны окна Дэвид Эклс жестом предлагает мне взять трубку. Мои руки сильно трясутся на коленях, и я сжимаю их в кулаки, затем собираюсь с духом и беру телефон.

– Привет, Мэй.

Он наклоняется вперед на своем стуле и кладет ладонь на стекло между нами. Его глаза стеклянные, белки пожелтели от недостатка солнца. В люминесцентном свете он смахивает на рептилию. Я откидываюсь назад и чуть не падаю со стула.

– Я не думал, что ты придешь. Никто никогда ко мне не приходит.

Молчу. В горле сухо. Мозг и тело существуют по отдельности. Я все еще дышу, сердце все еще бьется, но меня здесь нет.

– Знаешь, ты мой первый посетитель. Родители и сестра даже не отвечают на мои звонки. Думаю, что они меня ненавидят. – Его голос срывается.

Мне нехорошо.

Он не заслуживает того, чтобы горевать. Он не имеет права на чувства.

На периферии зрения по обе стороны словно возникают перегородки. Теперь я ничего не вижу, кроме Дэвида.

Сглатываю. У меня болит голова. Я сжимаю холодный телефон, открываю рот и втягиваю воздух в горло.

– Пожалуйста. – Мой голос ломается. Какое глупое слово. Что я за дура, раз его сказала. Ему . Тело дрожит. Я прочищаю горло. – Я здесь из-за твоих писем. Только поэтому. – Я такая жалкая. Свет льется с потолка. Подмышки потеют. Живот сжимается. – В твоих письмах. Ты говорил, тебе надо что-то мне сообщить. О Джордане. Ты говорил, он сказал тебе что-то в тот день.

Дэвид на мгновение склоняет голову. Его волосы спутаны и неопрятны. Он снова поднимает голову, и я узнаю дикий, пустой взгляд, который видела у него в школе.