Мераб Ратишвили - Потерянные страницы

Я сидел один в сырой подвальной камере. Было очень холодно. Освещения не было. На столе я обнаружил спички и свечу, и зажёг её. Мокрые, некрашеные стены блестели чернотой. Из соседней камеры доносились глухие голоса, говорили двое мужчин, но разобрать их слова было невозможно. Меня интересовало кто они, были ли они тоже участниками восстания. «Смог ли Шалва покинуть город? Думаю, что да, у него было достаточно времени для этого. Какой он, всё же, упрямый! Все ему говорят, чтобы он уехал за границу, но он почему-то не хочет делать этого. Но ведь здесь он обречён. «Как я смогу жить за границей, когда столько людей находится в опасности?» – говорил он. Нет, это не упрямство, он просто не может иначе. Это твёрдость его характера, построенная на нравственной основе. Это характер, который сформировался благодаря его чувству ответственности и целеустремленности. Как он переживает за судьбу каждого человека, его смерть, а ведьскольким людям ещё суждено было погибнуть от рук ЧК. Какая она все же чудная и странная, эта моя Родина! Она всегда требует жертв, часто даже, казалось бы, бессмысленно, во всяком случае, так видно с близкого расстояния. Она будто привыкшая к жертвоприношениям, да и принимает их. Что-то всегда должно быть принесено этой земле в жертву, и пусть никто не сочтёт это за свой героизм. Если он грузин, то потому и родился на свет, чтобы быть принесённым в жертву этой стране, вот и всё. Если он не чувствует этого, значит он вовсе и не грузин… Потому мы и дошли до сегодняшних дней, что с испокон веков мы жили с таким самосознанием. В противном случае и духу нашего давно уже не было бы на этой грешной земле. Неужели все страны такие? Может быть не все, но таких много, какие-то из них по воле судьбы, другие из-за своей бестолковости… А как у нас обстоят дела, по какой причине мы находимся в таком положении? Из-за своей судьбы? А может быть, по обеим причинам вместе? Вот и в России что происходит! Разве и там братья не поубивали друг друга? Сколько миллионов человек погибло в этой проклятой войне, только одному Богу известно. Они никаких жертв не страшатся, никто не переживает по поводу числа погибших. Если они не берегут своих, то, чему тут удивляться, если и жизнь чужих людей, не будет их волновать. Все большие нации и страны такие, и у нас не должны быть иллюзий по поводу того, что кто-то лучше них».

На второй день меня два раза вызывали на допрос, всё повторилось, как и прежде, мы ходили по одному кругу. Мне страшно надоели эти допросы, но и им они изрядно надоели тоже. Они положили на стол написанный от руки лист бумаги, попросили прочитать его и поставить свою подпись. Я прочитал, но подписывать не стал, а бросил лист на стол. Да как я мог подписать такое, тем более вместо Шалвы! Да и Шалва сам ни за что быне подписал подобное. Ведь это было обращение к сторонникам Комитета независимости Грузии: «Комитет независимости Грузии и политическое руководство допустили политическую ошибку, когда своими демагогическими призывами и пропагандой втянули грузинский народ в восстание против законного правительства. Поэтому исход этого восстания и был таким же, как и у любой авантюры. Я, Шалва Амиреджиби, от имени всех членов Комитета независимости приношу свои извинения всем жителям Социалистической республики Грузии. Я призываю всех сторонников Комитета независимости, кто ещё не осознал, что произошло, прекратить эту бессмысленную и несправедливую борьбу, и так же, как и я по своей воле, явиться в органы законного правительства. Будет лучше, если мы раскаемся в преступлениях, совершённых против народа и правительства».

В голове тут же промелькнула мысль о том, что меня хотят использовать точно так же, как и Джугели, когда тот присылал нам из тюрьмы письма и посредников с призывами прекратить борьбу, и не начинать восстания. Я и сегодня не назову фамилий тех людей, которые взяли на себя это дело, и были посредниками между нами, так как Шалва просил меня об этом. Да простит их Господь за то, что они сделали, если простит, конечно! От Джугели тогда многое зависело, ему было поручено самое важное дело. Вернее, он сам за него взялся. Он должен был захватить Вазиани и с помощью артиллерии атаковать Тбилиси. Этим он хотел затмить Какуцу Чолокашвили, и показать, насколько важна и значима роль социал-демократов в этой борьбе. Но когда его арестовали, он тут же раскололся ипотек, и рассказал обо всём. Нам же он присылал сфабрикованные чекистами фальшивки, в которых говорилось, что будто один из членов «Военного центра» был агентом ЧК. Потом его, беднягу, вынудили опубликовать письмо в газете «Коммунист», в котором он советовал Комитету независимости отказаться от восстания. Да простит его Господь и за это!

Я медлил с ответом, наверное, именно поэтому следователь и подумал, что мне трудно принять решение и сказал:

– Это письмо спасёт вас обоих: и тебя, и Шалву. Я засмеялся.

– У меня нет ничего общего с этим делом, но я смутно догадываюсь, с чем оно связано. Если Шалва, действительно, замешанв этом деле и согласится подписать такое письмо, я откажусь бытьего братом.

– Значит, ты отказываешься?

– Конечно!

Меня опять отвели в камеру. Я прекрасно сознавал, что меняповедут на расстрел, во всяком случае, хотя бы для того, чтобыпричинить боль Шалве.

Следующей ночью они опять вызвали меня. Двое чекистов провели меня в подвальную комнату. Один из них поинтересовался, не передумал ли я, на что я ответил отказом. Меня попросили встать у стены и раздеться, я отказался снять одежду. Один из них крикнул кому-то, и в комнату вошли четверо. В руках они держали дубинки, нетрудно было догадаться, что мои дела были плохи, но я не собирался сдаваться без боя. Он ещё раз приказал мне раздеться, я сказал, что лучше пусть они убьют меня. Двое из них направились ко мне. Мне как-то удалось избежать первого удара дубинки, я вывернул ему руку, и отнял её. Дубинка второго сначала попала в первого, а потом уже и вмое плечо, я тоже не оставил его без ответа, после этого уже и остальные принялись избивать меня. Какое-то время я отбивался. Один из них валялся на полу, именно он и мешал мне, я не мог свободно двигаться. Что произошло потом, не помню, я потерял сознание, и пришёл в себя лишь тогда, когда меня окатили водой. Пока я был без сознания, меня раздели, на мне оставили лишь нижнее бельё, я лежал голый на мокром кирпичном полу. Я вроде бы и пришёл в сознание, но ничего не слышал, не соображал, и не мог двигаться. В голове всё гудело, а на потолке я видел жёлтую лампочку. Долгое время слышался только частый скрип дверей, но потом я стал различать и голоса. Наверное, кто-то входил и выходил, я хотел было поднять голову и посмотреть, кто это, но я не смог сделать этого. Я подумал, что умираю, и обрадовался этой мысли: хоть отдохну. Глаза мои сами закрылись от света. Я услышал голос: «Смотри, у него пулевая рана в груди. – И на животе тоже» – ответил второй голос. Я слышал их разговор, как эхо. «Где он получил эти ранения? – Наверное, на войне, – сказал второй. – На какой войне? Именно это и надо установить. – Он же умрёт так, ты что не видишь, что он весь посинел? Если мы хотим что-нибудьузнать, то, может, надо егоодеть и бросить в камеру, а завтра допросим. – Он ещё долго не сможет отвечать на вопросы». – Один из них крикнул кому-то, и от этого голоса у меня так разболелась голова, будто меня ещё раз чем-то ударили. Что было потом, я не помню.