Мераб Ратишвили - Потерянные страницы

Я часто думал о том, какойэто все-таки, странный феномен – Родина. После стольких ударов и страданий я ещё больше полюбил её. Сейчас я ещё больше убедился в том, что мою землю обязательно надо было спасти от зла, но как? Открытая борьбас бесчисленным врагом была невозможной, да и глупой. Для борьбы со злом надо было придумать другие способы, чтобы наш измученный народ ещё раз не оказался на грани уничтожения.

В Уфе я три года сидел в тюрьме. Я сумел-таки передать одному освободившемуся заключенному мой адрес в Полтаве, с просьбой, чтобы он написал Тамаре и сообщил ей о моём местонахождении. Через пять месяцев она приехала ко мне, нам даже разрешили свидание. Она была рада, что я остался в живых. Тамара рассказывала о Дате, о том, каким он растёт парнем, показала фотографии, говорила, что он хорошо учится и всё время спрашивает, когда вернётся папа, что он ждёт меня, и что его не оторвать от окна.

Сначала я вроде бы успокоился, что у них всё в порядке, но потом мне стало больно, и я разволновался оттого, что и мой сын растёт без отца, точно так же, как и я. Я был зол на себя за то, что не смог сдержать своего слова. Ведь я так хотел, чтобы мой сын всегда был рядом со мной, и не был лишён отцовского внимания и тепла. Тамара почувствовала моё настроение и предупредила меня, чтобы я не вздумал бежать, а то всю жизнь пришлось бы быть в бегах. Она обещала похлопотать, и как-нибудь вызволить меня. Оказывается, Петра перевели в Киев, он был партийным функционером, и она надеялась на его помощь. Как бы там ни было, они будут ждать меня, а летом она обещала привезти и Дату. Она сказала и то, что живёт надеждой, о моём скором освобождение, и пишет стихи. Трудно было расставаться с ней, но что я мог поделать. Без помощи извне бежать из этой тюрьмы было невозможно.

Весной меня перевели в лагерь близ Уфы. Там строился большой химический завод, рядом с ним была деревообрабатывающая фабрика, которая снабжала стройку пиломатериалами. Наш лагерь вместе с несколькими другими лагерями обеспечивал работу этого завода. Там я ещё раз убедился, как тесен этот мир. В лагере было всего четыре барака, которые были поделены согласно тому, кто на какую работу был распределен. Здесь было много политических, но жили они в разных бараках. Меня распределили во второй. Политические тут же пришли за мной и взяли меня к себе. Где-то, посередине барака, у них было отгорожено место для своих, вот там они меня и поместили. Уставший, я присел на койку, и мы разговорились о том о сём. Надо же было им узнать обо мне всё! Вдруг я услышал голос: «Не задавайте ему много вопросов! Я за него ручаюсь!» Я посмотрел: Боже мой, Габро! Мы обнялись. Политические с удивлением смотрели на нас: мол, откуда он знаком с вором в законе. Оказалось, что за этим и за всеми лагерями вокруг смотрел именно он, он был смотрящим всей округи. У него всё было налажено, и дела шли, как по маслу. Он свободно передвигался между лагерями. Габро даже не пытался бежать. Деньги и положение у него были. «Зачем и куда мне бежать, мне сорок пять, устал уже бегать.» – Говорил он. В конце барака у него была устроена своя хата, похожая на великолепную городскую квартиру. Он забрал меня к себе. «Если захочешь бежать, то такие дела здесь без меня не делаются. Я и так твой должник, когда скажешь, тогда я тебя и отпущу,» – сказал он мне с улыбкой.

Летом ко мне приехали Тамара и Дата. Рядом с лагерем, отдельно, стоял деревянный дом, там жил начальник лагеря. Габро сказал ему, и он одолжил нам свой дом на пять дней. Чего только у нас не было, мы ни в чём не нуждались: Габро старался, как для своей семьи. Он сказал Тамаре: «Пока Сандро сидел в Крестах, он содержал нас всех. Потом он помог мне бежать. Так зачем же мне нужны деньги, где я их потрачу, если не на вас? Оставьте мне его ещё на год, и я постараюсь освободить его досрочно.» Короче говоря, он устроил нам прекрасный отпуск. Дата не хотел уезжать – наконец-то, он был рядом с отцом. Я тоже не хотел расставаться с ними, но другого выхода у нас не было. На два дня меня даже отпустили из лагеря, я сам проводил свою семью на поезд до Уфы, и с камнем на сердце вернулся обратно.

Габро был болен язвой желудка. Осенью язва обострилась, у него началось кровотечение, и его перевели в больницу. Лишь через две недели мы узнали, что ему сделали операцию, но спасти его не удалось. Он умер. Сразу начались беспорядки. Тот, кого Габро оставил вместо себя, не смог справиться с создавшейся ситуацией. В некоторых бараках начались стычки и резня, которые затем перекинулись на остальные бараки. Пришли солдаты, нескольких заключенных пристрелили на месте. То, что зеки не успели сделать друг с другом, довершили солдаты. Через два дня всех политических собрали вместе, и отправили в Сибирь. Нас привезли в лагерь, расположенный в Западной Сибири, в районе Кургана, в котором было около тысячи пятисот человек. Работали мы на лесоповале. Нас, несколько человек, перевели в другой лагерь, на завод по производству шпал. Здесь я встретил и нескольких грузин – именно тех, кому удалось избежать расстрела после восстания в Грузии. Благодаря их помощи я смог отправить письма домой, Тамаре, и Цаце в Кутаиси, и сообщить им, где я находился. Тамаре я не советовалприезжать ко мне – возможно, меня здесь не долго будут держать, – писал я ей. А написал я так потому, что знал её характер, она бы не успокоилась и приехала быв такую даль.

Мне часто снились Алёна и Гора Иагора. Они спрашивалименя, когда я навещу их, напоминая мне о том, что сейчас я былнедалеко. Этот сон не давал мне покоя, он каждую неделю снилсямне. «Хоть бы, действительно, перевели меня, куда-нибудь поближе,» – думал я. И, к тому же, мне так всё надоело, что я и вправду стал думать о побеге. Мы были недалеко от города, можнобыло что-нибудь придумать. Стояла осень, если бежать, то надобыло бежать летом. Куда пойдёшь зимой: ни одежды, ни еды.

Я всё чаще стал думать о побеге. Надо было дождаться подходящего момента.

Прошли ноябрьские праздники, и к нам привезли новых заключенных. Лагерь был расположен возле завода. Заключённыхдо него довозили на поезде, а потом надо было еще пройти пешком. До лагеря было всего около одного километра. После того, как привезли новых, нам дали всего полчаса, приказав собратьсяв дорогу. Потом бросили нас в вагоны, даже не сказав, куда насвезут. На станции Курган-сортировочная, наш вагон прицепилик другому товарному составу. Всего было десять вагонов, и всехнас отправили на восток. Эти места мне были хорошо известны, я прошёл их во время гражданской войны. Правда, когда мы проходили эти места, тогда было лето, но из того, что я успел увидеть, мне многое было знакомо.

Не доезжая до Омска, наверное, где-то в двадцати километрах, железная дорога дугой сворачивает вдоль горы. С другой стороны дороги, внизу находится хвойный лес. Тогда эти места я обошёл пешком, мы подбирали места для минирования, когда отступали на восток. Скорость поезда в этом месте всегда должна была быть низкой, так как этот участок считался опасным. Уже смеркалось, было, наверно, около пяти часов, когда мы подошли к этому месту. Поезд мчался на прежней скорости, паровоз дал гудок, это является правилом для подобных участков, и через какой-то промежуток времени послышался скрежет железа. Видимо, колёса передних вагонов сошли с рельсов, илииз-за сильных морозов рельсы получили деформацию и разошлись. Я тут же догадался, что следовало ожидать аварии, и инстинктивно ухватился за что-то. Вагоны один за другим опрокинулись, потянув за собой и паровоз. Состав насколько раз перевернулся, всё смешалось. Когда наш вагон перевернулся в последний раз, с него сорвало крышу. Много людей погибло и пострадало. Как я спасся, ума не приложу, на мне не было ни одной царапины. Я как-то дополз до тамбура, где находились два бойца, конвой нашего вагона. Один из них был точно мёртв, а другой – в тяжёлом состоянии. На погибшем был тёплый тулуп, тёплая шапка и валенки. Я снял с него одежду, взял их консервы и перекинул через плечо его карабин. Я нашёл у них удостоверения НКВД, оба положил себе в карман и вылез из вагона через сорванную крышу. Главным было поскорее покинуть это место, пока меня не увидели.