Геннадий Сердитов - Воевода [litres самиздат]

Тёмной ночи посредине
Как в подвешенной корзине
Над Бразилией парим,
Пиво тянем, говорим.
Вспоминаем, как когда-то
Попросились к деду в хату.
Пётр Фомич… Уже пять лет,
Как оставил белый свет
Этот добрый, мудрый дед.

– Миша, помнишь то преданье
Про Мстислава и Еланью?
Между делом я, нет-нет,
Вспоминаю тот сюжет…
Что там дальше? Воевода,
Он вернулся из похода
Или без вести пропал?
Дед ведь так и не сказал…
– Ты, наверное, забыл,
С тестем я два года жил
И, конечно же, финал
Той истории узнал.
До сих пор тревожит душу
Эта сказка…
В общем, слушай.

Я уселся поудобней,
Веки чуточку прикрыл,
И уж будто на балконе
Нет ни кресел, ни перил —
Под седлом и при попоне
Полукругом встали кони,
Полк колени преклонил,
Всех владыка окропил.
Колокольный звон и пенье,
Вдоль по улице народ,
Ногу князь вдевает в стремя,
Выезжает из ворот.
На крыльце стоит Еланья,
Молчалива и бледна,
Ни рыданья, ни стенанья —
Чуть шевелит белой дланью
Воеводова жена.

Кобылица в поле бродит
В поредевшем табуне,
Видит: конница выходит
Под хоругвью и в броне,
Витязь войском верховодит
На буланом скакуне.
Задрожала вороная
Да заржала, заклиная:
«Конь буланый, погоди,
Воротись, не уходи!»
И ответил издалеча
Громким ржаньем
Друг сердечный:
«Наше дело – дальний путь
Да в степи далёкой сеча,
Ворочусь когда-нибудь,
Вспоминай, коль делать неча»…
Пыль осела за заставой,
Кто и как придёт назад?
Слишком долгий и кровавый
В этот вечер был закат.

Дни прошли, а то и годы,
Не узнаем до конца,
Нет вестей от воеводы,
Нет ни слухов, ни гонца.
Стонет по ночам Еланья,
Сбросив тонкое бельё,
Точат плотские желанья
Тело белое её.
То ли дед перестарался,
Круто травы заварив,
То ль нечистый надсмеялся,
Знак над зельем сотворив,
Жар в нём адский растворив.
И припомнилось невольно,
Как вещал ей Белый дед,
Будто небом установлен
Был ей чувственный запрет.
Вот и лезут в ночь напасти
Ей на горе и на страх,
Разрывают плоть на части
В простынях-пуховиках
Необузданные страсти,
Испечённые в грехах.

За горами, за долами,
Где-то за Почай-рекой
Впору петь за упокой —
Поле устлано телами
Будто скошенной травой.

Трое русичей, калеки,
Днём по балкам хоронясь,
Куль везут домой в телеге,
А в куле том мёртвый князь.

И настала ночь слепая
Да напала буря злая —
Вихри, вспышки, грохот, ужас,
Бесы в дикой пляске кружат,
Душу метят взять в полон,
Вышибить из тела вон!
Ливень движется стеной…
Чу! Она уж за спиной,
Толстоструйная стена —
Наигрался сатана
Да погнал чертей за Дон,
Снова ночь да тишина.
В голове как будто звон…
Или это чей-то стон?
Вылезли из-под телеги
Ошалевшие калеки,
Навострили слух, крестясь…
Ба! Да это стонет князь!

Хорошо, когда со славой,
На коне и со щитом
Развесёлый, разудалый
Богатырь вернётся в дом.

Слава всем, кто лёг в курганы
На далёком берегу,
Нанеся урон и раны
В свой последний час врагу.

Мир тем воинам-калекам,
Что по всей Руси от века,
Отстоявши свой редут,
По обочинам бредут.
Им, увечным и убогим,
И безруким, и безногим,
Сердобольный наш народ
Где подаст, а где нальёт.

Только вот какая штука —
Скажем, ты пришёл назад
Раненный не в грудь, не в руку,
А пронзён, простите, в зад.
Вот уж повод всей округе,
Языкастым шутникам,
Не бывавшим сроду там,
Позабавиться от скуки —
Мол, не рана то, а срам!
Мол, ты, Ваня, расскажи-ка,
Чем Россию прикрывал,
Ну-ка, Ваня, покажи-ка,
Не торчит ли там кинжал,
Али резво ты бежал?

И совсем нелепый случай,
Пусть один на миллион
Но сбывается и он,
Коли богатырь могучий
Промеж чресел поражён.
Руки, ноги – всё на месте
И курчава борода,
Только он к своей невесте
Не вернётся никогда,
Потому как наш боец
Не самец и не отец.
– Что ж ты, Ваня, в том бою
Прятал голову свою?
Да и прятал так неловко,
Что сложил свою головку
Храбрый маленький Иван,
То-то посмеялся хан!

И не раз в угаре пьяном
Бывший храбрый мужичок,
Меченосец и стрелок,
Пожалеет, что в курганы
Сотоварищи не лёг.

Это самое увечье
Получил наш человече,
Воевода князь Мстислав.
Он лежал на поле бранном,
В небо бороду задрав,
С виду вовсе бездыханный.

Торжествующий степняк
Слез с коня и кое-как,
От усталости шатаясь,
Счастьем бранным наслаждаясь,
С мёртвых собирал ясак —
Тут отрежет с перстнем перст,
Там сорвёт нательный крест,
Деревянную иконку
Да серьгу работы тонкой,
Да кису с монеткой звонкой —
Всё во вьючную суму,
Всё сгодится самому.
Вдруг – глаза свои таращь —
Среди тел пурпурный плащ,
Серебром горят поножи,
На ремне узорной кожи
Бляха с золотым орлом,
Рядом княжеский шелом —
Вот уж будет дар для хана,
Позавидует охрана!

Тать нахрапистый и прыткий
Снял с бедняги всё до нитки,
Напоследок, взяв кинжал,
Глянул коршуном окрест
И от тела откромсал
Естества мужского пест —
То ли так, из озорства,
То ли впрок, для хвастовства,
Право, этакий трофей
Будет в зависть для друзей!
Сгинул маленький Мстислав,
Под кинжал кривой попав,
Не вернётся из похода
Гордый кроха-воевода…

Ну а сам Мстислав, он что же?
В окровавленной рогоже
Еле тащится домой.
Без коня. Зато живой.

Жизнь притихла в княжьем доме,
Полушёпот, полузвяк,
Князь-Мстиславово здоровье
Брезжит в теле кое-как.
Семь лампад у изголовья
Полуночный лижут мрак.

Тень загробная, Еланья
Рядом бдит, не ест, не пьёт,
То бормочет заклинанья,
То в углу поклоны бьёт.
То с чернавкой затевает
Тела квёлого мытьё,
Как ребёнка пеленает,
В чёрные уста вливает
Заварное питиё,
Чтоб воспряло житиё.

Челядь выстлала прилежно
Вдоль по улице снопы,
Дабы от колёс тележных,
От подкованых копыт
Неполезный стук железный
Не тревожил слух болезный,
Не мешал суду судьбы.
Потому и не слыхали,
Потому и прозевали
Деда белого приезд
Из полночных дальних мест.

Ванька, рыжий чёрт, ключарь,
Борода что киноварь,
Гнал кобылу, что есть мочи:
– Ну-тка, вороная тварь! —
И, приехав среди ночи,
Старца потащил скорей
До узорчатых дверей
Да втолкнул его взашей
Пред хозяюшкины очи:
– В ноги кланяйся, кощей,
Да гляди, не околей!

То Еланья увидала,
Зыркнула на ключаря,
Сдвинув брови, прошептала:
– Знать, учила тебя зря,
Дедушку как глаз беречь
Да сдувать пылинки с плеч!