Геннадий Сердитов - Воевода [litres самиздат]

Старец спину разогнул,
Пригляделся и вздохнул:
– Исхудала-то с лица,
Знать, горюешь без конца…
– Ох, живу как в тяжком сне,
Да ведь речь не обо мне, —
Старца мягко обняла
И к Мстиславу подвела.
– Видишь, экая беда,
Без тебя нам никуда…
Пособи свершиться чуду,
Век, родимый, не забуду.

Дед перины распахнул,
На увечного взглянул
Да ладошкой вдоль лица,
Как над латкой холодца,
Плавно эдак поводил,
Про себя проговорил:
«На беду ты, воевода,
Возвратился из похода…
Дабы Лихо не будить,
Взять тебя да усыпить…
Ан на то не наша власть.
Да и птаха извелась…»

Покряхтел да помолчал,
А Еланье так сказал:
– Не печалься, не журись,
Всем угодникам молись,
Может, дело поправимо…
Покумекаем, вестимо,
Выгоним дурную слизь
Развернём супруга в жизнь.

Ванька бражку пьёт в людской,
Голову подпёр рукой:
– Пять ночей, считай, не спал,
Двух коней лихих загнал,
А спасибо – ждёшь-пождёшь —
Не отвесят ни на грош!
Снова Ванька не хорош…

Минуло ещё полгода.
Хромоногий воевода
С можжевеловой клюкой
Колобродит день-деньской,
Ликом тёмен что колода,
И сердитый, и смурной.
То досмотрит кладовые,
То заставит бельевые
Передвинуть сундуки,
То трясти половики
Выгонит старух на снег,
Будто не трясли их век,
А не дале как вчера
Притащили со двора.

– Ванька, где ты, асмодей,
Распустил, гляжу, людей —
Что ленивые коты
Пялят рты от зевоты.

В сумерках январских ранних
Подвалили к дому сани —
Из поездки богомольной
По церквам Первопрестольной
Возвратилась в дом Еланья.
В шубу кутаясь, крестясь,
По ступенькам поднялась,
Там её и встретил князь.
Молча в трапезной поели,
Возле печки посидели,
Встали, молча обнялись,
По покоям разошлись.

И опять ночные страсти
Рвут боярыню на части -
В ложе тёплом и большом
Извивается ужом.
Шепчет бедная молитвы,
Ан в ночи не то что днём —
До утра бушуют битвы
Между телом и умом,
Между светом и грехом.

Спит, не ведая о том,
Воевода тяжким сном.
Глаз прикроет, сразу снится:
Лебедь, царственная птица,
Одинокая парит,
Белый беркут налетит
Да ударит её в лёт!
И как будто снег пойдёт —
Перья падают, кружась,
А внизу их ловит князь,
Шепчет сам себе: «лови»,
Глядь, а руки-то в крови!

Весь в поту проснётся он
И поймёт, что это сон,
Да провалится опять
Беспокойным снам внимать.

Вновь лебёдушка приснится,
Будто на воду садится
Да по той воде плывёт,
Князя жалобно зовёт.
Он к ней кинется бегом,
А навстречу чёрный сом,
Хляби мерзкой господин,
Выбросится из глубин,
Глазом чёрным косо глянет
Да лебёдушку утянет
В глубь коряжистой норы,
В чёрные тартарары!
Князь за ней нырнёт, стеная,
А вода-то – кровь сплошная!

Третий сон зато был славный —
Будто конь его буланый
Жив остался в том бою
Дикой степи на краю
И несёт его на волю
По ромашковому полю!
Князь и сам здоров и молод,
Не порубан, не проколот,
Ловок, весел и кипуч,
И во всех делах могуч.
В поле милое созданье
И красива, и стройна
Ждёт-пождёт его Еланья,
Разлюбезная жена.
Он к ней лихо подлетает,
Наземь сходит, обнимает,
И в ответ ему Еланья
Дарит жаркие лобзанья!
В жилах мужа в одночасье
Закипает кровь от счастья,
Разгораются желанья!

Князь встаёт, не просыпаясь,
Половиц едва касаясь,
В темноте сплошной идёт,
Как по облаку плывёт.
Не задевши рундуков,
Ларей, лавок, сундуков,
Входит в милые покои,
И… на ложе снова двое,
Как в былые времена —
Муж и верная жена.

Вежд своих не разнимая,
Он супругу обнимает,
И голубит, и ласкает,
Бородой щеку щекочет,
Нежно на ухо бормочет:
– Ладушка моя, голуба…

Что ж Еланья? Стиснув зубы,
Слёзы горькие глотает,
На любовь не отвечает.
Страсть же волком тело гложет,
Уж сдержать себя не может
Молодица… С дикой силой
Шею мужа обхватила,
Льнёт к желанному Мстиславу,
Грудь целует кучеряву,
Повторяя: «Княже милый»…

И слились в одно горенье
Два огня, два исступленья,
В самый раз уже извлечь
Битв любовных жаркий меч…
Только где он?!
Князь проснулся,
Вспомнил всё и ужаснулся!
Молния в кручёных жилах,
Всё сжигая, пронеслась,
Оторвать жену не в силах,
Заревел медведем князь.
Отшвырнул таки Еланью
Головою к изразцам,
И того не ведал сам,
Что затихла без сознанья
Та, белее чем крахмал…
Князь к себе в пустую спальню,
Завывая, похромал.

Не видать во тьме ни зги —
Обивая косяки,
Тычась в стенки, закутки,
Закипает князь от злости
Да несказанной тоски…
А когда больною костью
Сильно стукнулся об лавку,
Он её ногой шарахнул!

Этот треск да этот стук
Всполошил по дому слуг.
Скрип дверей пошёл да шорох —
Вылезают из каморок,
Выползают из людской
Кто с лучиной, кто с клюкой.

Тут раздался новый грохот,
Несусветный чей-то хохот,
Чу! Неужто от Еланьи,
Из боярыниной спальни?
По оказии такой
Люди кинулись в покой
Да отпрянули назад —
От разбросанных лампад
На коврах круги горят,
И боярыня… о, боже,
Без платка и без одёжи
По-над тем огнём резвится,
И хохочет, и кружится!
Ниточкой по белой коже
Кровь с чела её сочится,
Очи злым огнём горят,
Не мигаючи глядят…
А и вправду дьяволица,
А и вправду сущий ад!

Уж постель заполыхала.
Между Глашек и Афонь
Рыжий Ванька, ровно конь,
Проскочил да сбил огонь
Византийским покрывалом.
Кто-то притащил ушат,
Да водою из ковша
На ковры пошёл плескать,
Тряпки дымные топтать.

А Еланья голымя
Среди чада-полымя
Пляшет, голову сломя,
В руки слугам не даётся,
Диким хохотом смеётся.
Вдруг на рыжего наткнулась
И, незнамо что творя,
Рысью дикою метнулась
На Ивана-ключаря!
Обвила его руками
И бесстыжими ногами
Да целует его всласть:
– Обойми скорее, князь!

Челюсть Ванькина отвисла,
Будто сгрёб его нечистый
Так, что рук нельзя поднять,
Ни вздохнуть, ни слов сказать.
Ан людишки подсобили —
Навалились, отцепили
Ту безумную любовь,
Полотенцами связали,
Будто куклу спеленали
Да с лица утёрли кровь.

Плачет барыня, трясётся,
Челядь же по стенкам жмётся,
Горю горькому дивясь,
За хозяюшку молясь,
Просит милости у бога.
Постепенно суматоха
Поутихла, улеглась…
Тут вошёл хозяин, князь,
На сундук большой присел,
Старца привести велел.