Julianne von Petras - Сон Атлантиды. Прокати меня на сфинксе

Она что-то не задумываясь отвечала Алэну, понимая, что зря надеется на большее, что он скоро узнает, кто она, и почтительно исчезнет, наговорив кучу привычных любезностей, оставив её со сжатым от негодования животом, переполненным застоявшейся кровью. Эта мысль была невыносимой, но, увы, единственно правильной. Елена уже подготовилась к этой муке и этому разочарованию. Она уже решила, что отвлечется на какие-нибудь размышления, вспомнит что-нибудь, наконец. К сожалению, это состояние не позволяло её душе покинуть кипящее тело, она была вынуждена пережить, переждать это кипение, чтобы, успокоившись и одевшись в холод, снова парить в неизвестных и прекрасных мирах, совершенно забывая о том, что у неё есть тело.

Неожиданно для неё молодой человек пригласил её отужинать. Удивлению её не было предела. В уме призрачной надеждой вспыхнула доставшаяся ей из прошлого мужская поговорка о том, что «кто бабу кормит, тот её и „танцует“». С какой радостью и наслаждением она сейчас бы «пустилась в пляс».

Видимо, слишком уж поспешно дала она согласие, что и промелькнуло на лице Алэна радостным удивлением. Конечно, она ему понравилась, но он совершенно не надеялся на что-то большее, чем на приятный светский разговор: в Швейцарии обычно не спешили, страсти вспыхивали редко, да и вспышки эти обычно регулировались полученным светским воспитанием, особенно в высоких кругах. В лучшем случае можно было надеяться скорее на начало каких-то отношений, хотя обычным итогом подобных встреч был только вечер в приятной компании и пожелание спокойной ночи прежде, чем любезно расстаться, или перед объяснением, что место в сердце уже, увы, не пустует, а поэтому прощай, третий лишний. Или же долгим рассказом о том, что, возможно, всё бы и получилось, если бы не… а дальше называется одна из многих причин, символизирующих, по сути, вежливый отказ. Поэтому-то мужчины и не рассчитывали ни на что, искренне приглашая лишь познакомиться поближе за ужином, да и то без особой надежды на то, что приглашение не будет сразу же отвергнуто. Именно поэтому так и удивился её согласию наш адвокат. Как же удивился бы он, прочтя Ленкины мысли и узнав о тайных порывах её страстной натуры. Но этого узнать, к его же сожалению, он просто никак не мог. Кроме того, наша героиня права была в своих опасениях, узнай Алэн Бовэн в эту минуту, как её зовут, вряд ли бы стал он её приглашать: его репутация могла пострадать из-за связи с женой, хоть уже и бывшей, такого видного и знатного господина, тем более что их развод вызвал различные кривотолки в свете, и был даже не обделён, в свое время, вниманием скандальных страниц бульварной прессы. Что-что, а репутацию-то свою адвокат берег почище, чем когда-то берегли девичью честь. Но на радость всем участникам данной мизансцены, он не посмел спросить фамилию дамы.

Великолепно сервированный стол ресторана был строг и гармоничен. На изысканно белую скатерть из плотного хлопка с ткаными узорами цветов и листьев накрыли лиможский фарфор, белый, с ободками, имитирующими полудрагоценные камни. Приборы были из чистого серебра, а бокалы, грациозно стоящие на длинных ножках – из тончайшего хрусталя. Подававшие носили классическую униформу: черные костюмы, белые рубашки, галстуки-бабочки, длинные фартуки, были тщательно вышколены, быстры и предупредительны. Блюда приготовлены были таким мастером, что вкус их был просто уникален.

Наша разумная героиня всегда ела за ужином что-нибудь лёгкое, поэтому она заказала asperges на закуску и filetdessole aupetitslégumes в качестве основного блюда. Запивала это она Pouillyfumé . Тонкое французское белое вино только подчёркивало вкус и дополняло наслаждение от еды.

Елена почувствовала себя лучше, мысли о несчастной судьбе одинокой, никем не любимой женщины куда-то уплыли, на смену им пришли другие, почему-то из прошлого, калейдоскопом меняющиеся в её голове:

Вот школьницу Лену принимают в пионеры, а она все недоумевает, почему же Ленин – её дедушка, потому что она и есть Лена или же какие ещё тайные причины имеются.

Вот товарища Иванову исключают из комсомола за очередную прогулку по «Интуристу»: там в тот день была милицейская облава, в участок забрали всех подряд, ничего не желая сдышать о том, что она переводчик.

Вот Лена-невеста учит сопротивляющегося фон Штольца писать русские слова русскими же буквами, но не шутки ради, а по велению работников ЗАГСа, к другим языкам и алфавитам не приученным.

А вот и сама свадьба, точнее, обряд торжественного бракосочетания. Очень трогает наглухо заученное обращёние обрядовой старосты, которая сначала предупреждает о том, что «советская семья – это ячейка социалистического общества», а потом сдуру, сама не вдумываясь в текст, и не понимая, кому именно она его говорит, желает фон Штольцу с супругой отдать все силы построению светлого коммунистического будущего. Фон Штольц шуток не ценит и начинает решительно отказываться от великолепных перспектив на этом поприще, едва не сорвав церемонию.

Холодный, сверлящий взгляд работницы ОВИРа, никак не желающей смириться с завистливой мыслью о том, что импортный миллионер женился на какой-то там недо… Её же жалкие попытки отправить Ленку в Швецию. Вежливые намеки о существовании всё в той же Европе двух стран с похожими названиями, но различным местоположением и государственным строем. Географическое озарение работницы ОВИРа.

И, наконец, как итог всех мучений, государственная граница Союза Советских Социалистических Республик. Длинная полоса свежевспаханного поля, освещённая сильными, ищущими, лучами фосфорно-зелёных прожекторов, колючий мирораздел, комсомольцы на вышке.

Ленке стало смешно от собственных мыслей, что не укрылось и от адвоката, который с надеждой поинтересовался, а не он ли так развлек даму. Дама неожиданно призналась ему в своем запроволочном происхождении, и тут же почувствовала к себе экзотический интерес. Куча вопросов, ответы на которые она так старалась забыть, мучительно падали на неё, как холодные капли из незакрытого крана. Комната пыток, каземат номер восемь лабиринта, именуемого собственным мозгом, вот она – Ленкина болевая точка, вот она – её слабинка.

Стараясь не сильно волноваться и неприлично ругая себя за свои откровения, она прилагала все усилия, чтобы как можно скорее и лаконичнее ответить на вопросы, тщетно пытаясь сменить тему. Но, видимо, садизма месье в себе не таил, поэтому вскоре оставил в покое Ленкино прошлое и перешел к настоящему.

В настоящем его почему-то тянуло на пляски (опять все та же проклятая пословица надеждой промелькнула в мыслях Елены): он приглашал charmante Hélèna в эксклюзивный клуб на танцы. Сославшись на легкое опьянение (это от двух-то бокалов вина), а также на усталость (с чего бы это, ведь не делала ничего ровным счётом), она предложила заменить прогулку в клуб прогулкой в гостиничный бар. Её утешало уже то, что не следовало отпархивать так далеко от гнездышка (никогда не знаешь до конца своих способностей добраться до номера откуда-нибудь ещё после того, как что-либо пьянящее, как бы это помягче выразить, продегустируешь, что-ли). С истинно джентльменской уступчивостью, он вынужден был пойти на поводу её желаний.