Ричард Брук - Пармские фиалки. Посвящается Жану Марэ

– О, прошу вас, хватит, хватит! – Брюле с мольбой воздел руки. – Я вам верю… но все равно не могу понять, почему этот кувшин – и пятнадцать других, которые мы нашли в кладовых и перебрали – вам не годятся… и самое главное, где мы теперь найдем нужный реквизит, если все имеющееся не годится, а завтра приедут артисты?..

– Я и не прошу вас… – заявил Эрнест и упрямо встряхнул головой. – У меня еще есть время до завтрашнего вечера. Я поеду в Дижон, в антикварную лавку… я видел там именно то, что нужно.

– Месье Верней, но как же так можно, получается, вас не будет по меньшей мере несколько часов, и мы с ассистентами начнем сами готовить площадку… а потом вы приедете с кувшином и начнете требовать, чтобы мы все убрали и делали заново!

– Ничего, мы все успеем… – Эрнест умолк и повернулся к окну, взглянуть на темнеющее закатное небо. – Мне просто нужно поточнее узнать, когда прибудет месье Марэ.

– Без опозданий, уж будьте уверены… – хмыкнул реквизитор, а про себя подумал, что решение Вернея зачем-то сбежать в Дижон ему на руку: во-первых, можно спокойно поработать над декорацией, а во-вторых, если что-то пойдет не так, виноватым при любых раскладах окажется художник, перекроивший все планы и все сорвавший сроки.

***

– Эрнест, пожалуйста, пойдем обедать! – взмолился Роже на исходе третьего часа совместного рысканья по Дижону. – У меня ноги отваливаются… и я со вчерашнего дня ничего не ел, кроме засохшей булочки и кусочка сыра.

– Для парижанина ты удивительно не стойкий, – фыркнул Верней и метнул в спутника свой фирменный ироничный взгляд, сводивший Розочку с ума с первой встречи. – А знаешь, когда я учился в Кондорсе, нас там регулярно мучали греко-римскими мудрецами, в частности, Плутархом.

– Ну и что?.. – вздохнул Роже и, пользуясь случаям, оперся на плечо Эрнеста и почти повис на любовнике.

– А то, что у этого достойного мужа я вычитал наставление: «Полезно упражнять душу горем, а желудок – голодом».

– Тогда он должен быть мною доволен… ибо я делаю и то, и другое, – покачал головой Пикар. – Да еще и смирен, как жертвенный агнец, повинуясь такому тирану, как ты…

– Роже, пожалуйста, сделай мне одолжение.

– Какое?

– Перестань ныть. Будь уже мужчиной!

«Что? Наподобие твоего солнцеликого божества, твоего Юпитера, для которого ты оказался чересчур юным Ганимедом?» – хотел съязвить Розочка, но благоразумно прикусил язык. В последнее время Эрнест настолько нервно реагировал на любое упоминание всуе месье Марэ, что рисковать его благорасположением не стоило…

Приехав в город ста колоколен около одиннадцати утра, они до бесконечности кружили по средневековым улочкам, закованным в камень и дерево, справа и слева прилегающим к площадям Дарси и Гранжье, и убегающим дальше, к собору и герцогскому дворцу. Друзья несколько раз туда-сюда прошли по улице Свободы, дважды обогнули рынок и снова возвратились к площади Розового чулка, с ее полосатыми домами и цветными крышами, и черным памятником злополучному виноградарю, что тщетно пытался выдавить каменными ногами сок из каменных ягод…

Эрнест заглядывал в каждый антикварный магазин, в каждую лавчонку с редкостями, побывал, кажется, на всех блошиных барахолках старого города, поболтал по меньшей мере с двумя десятками человек, но так и не нашел ничего похожего на проклятущий кувшин для вина.

Пикар не очень понимал, что не устраивает взбалмошного художника, развившего в себе настоящую манию кладоискательства, однако этот кувшин одновременно ненавидел и благословлял. Благословлял – ибо благодаря ему Роже удалось снова завлечь Эрнеста в свою постель, с помощью несложной манипуляции, а ненавидел, потому что расплачиваться за счастье проведенной вместе ночи и романтическую прогулку на машине приходилось гудящими ногами, головокружением и болящим животом.

Они свернули на улицу Форж, где особняки разных столетий соперничали друг с другом фасадами и пышностью архитектурных украшений, и Пикар снова принялся уговаривать своего надменного принца:

– Эрнест, если мы сейчас же не пойдем на поиски приличного ресторана, где подают пирожки с сыром, говядину по-бургундски и петуха в вине, то нам останется только набивать брюхо квашеной капустой с сосисками, в столь нелюбимой тобой немецкой забегаловке… или довольствоваться гренками и салатом…

– Это в твоем стиле – набивать брюхо, мне бы вполне хватило багета с сыром эпуас 23 23 Эпуас -круглый сыр из коровьего молока с оранжево-красной корочкой. Лучшие сыры этого сорта омываются виноградной водкой «Marc de Bourgogne» и подаются созревшими, то есть тогда, когда по краям появляется жидкость с характерным острым послевкусием. .

Роже жалобно захныкал и запричитал с удвоенной силой, и художник вдруг смягчился и пообещал:

– Ну, ладно, ладно, скоро мы утолим твои голод и жажду! Я только проверю вооон тот магазинчик, рядом с ювелирным… интуиция говорит мне, что я почти у цели.

– Я рад за тебя и готов воспеть «аллилуйя», но милый мой, если я в ближайшие десять минут не отолью, то лопну.

– Угу… явишь изумленным дижонцам очередную ипостась писающего мальчика, – ухмыльнулся Верней, и сказал совсем другим тоном, теплым, без тени насмешки: – Ну и какого хрена ты столько мучился? Чертова твоя деликатность! Давай, иди, займи нам столик в том кабачке, который тебе так приглянулся, я скоро приду.

– Точно придешь?

– Ну а куда я денусь из антикварной лавки? Провалюсь в зазеркалье или застряну в волшебной лампе?..

– Да кто ж вас знает, месье Верней… – Роже подозрительно посмотрел на Эрнеста, гадая, не замышляет ли он какую-нибудь авантюру; художник стойко выдержал его взгляд:

– Не сходи с ума, Розочка. Ключи от машины ведь у тебя, а меня нисколько не прельщает перспектива тратиться на такси.

Это прагматичное соображение убедило Пикара, и, предоставив Эрнесту свободу действий, он поспешил к облюбованному ресторанчику с немудреным названием «У Камергера» 24 24 Особняк Камергера – одна из достопримечательностей улицы Форж в Дижоне. .

***

Интуиция не подвела художника: едва войдя в магазин, он сразу же заметил то, что искал – винтажный оловянный кувшин для вина, явно немецкой работы, и совершенно точно относящийся к восемнадцатому веку…

Как назло, именно этот кувшин вертела в руках и пристально рассматривала элегантная дама в длинном замшевом тренче цвете какао и шелковом изящном платке.

Хозяин заведения, пожилой грузноватый еврей, в уютной плюшевой кофте, надетой поверх нарядной светлой рубахи, терпеливо ждал, пока посетительница примет решение, и либо купит кувшин, либо поставит его на место. При этом он не старался казаться довольным или даже сколько-нибудь приветливым – прежде всего потому, что дама была англичанка, и очень плохо говорила по-французски. Помимо промаха, совершенного покупательницей в момент своего рождения, она еще и пыталась торговаться. Цена в полторы тысячи франков за старое олово казалась ей непомерной, несмотря на стопроцентную подлинность антикварной вещицы, что подтверждалось мастерским клеймом и другими косвенными признаками, очевидными для знатока.