Ксения Нихельман - Нелюбовь

При звуках материного голоса я сжался, сгруппировался в квадратную коробочку, защищая жизненно-важные органы.

– Иди сюда! – скомандовала она. – Быстро!

Послушно я добрался до туалета. Как в тумане, потому что старался глядеть себе под ноги.

– Вот что это? – пальцем она указывала на не опущенную крышку.

– Извини, мам, я забыл.

– Вечно ты забываешь, весь в отца. У того тоже с памятью все плохо. Как пиво лакать с мужиками в гараже, так он помнит, а как дома крышку унитаза опускать – никто не помнит. Смотри сюда, сказала. Раз, и крышка внизу, одно движение! Тебе необходимо запомнить одно-единственное движение! Это необходимо, чтобы денежный поток не уходил… – она сделала размытый жест рукой, типа «вжик», – из дома. Понятно?

Моя мать. Моя мать.

– Да, мама.

– Надеюсь, ты запомнил.

Разумеется, я запомнил! И вообще, не я последним посещал уборную, а отец! Но он уже испарился из дома и спрятался в своем гараже, где, как выразилась мать, лакал пиво.

У моего отца твердая жизненная позиция: мужик – это железо, железо – это мужик. Железный мужик. Если ты проводишь свободное от работы время не в гараже под ржавым днищем своей «пятерки», не под ее капотом, не ласкаешь ее поверхность мягкой ветошью, и у нее не блестит натертый руль, то ты не мужик, а, вероятнее всего, баба без яиц. Твой гараж обязан быть забитым доверху автозапчастями на всякий пожарный случай, потому что только бабы чинят свою машину у «леваков»; настоящий мужик собственными голыми руками проникает в автоорганизм, как опытный и внимательный хирург, чик-чик ножницами и тут же, шить, сестра, но при этом никаких баб! «Чтоб телки ни на метр не приближались к гаражу!» – учил меня он.

Спешно я окинул взглядом мать, уже склонившуюся над маленьким настольным зеркальцем. Сидит на узкой табуретке, поджав одну ногу под себя, сгорбилась, рот открыт, красит черной тушью левый глаз. Затем правый. На черта? На ресницах остаются крохотные черные комочки, ресницы слипаются, когда мать моргает ими, будто намеревается взлететь. Смотрит на себя в зеркало, улыбается. Типа красавица.

– Нечего пялиться на меня, – сказала она, проводя по нижней губе кончиком красной помады, очень яркой. Как дорожный конус в солнечный денек. Железный человек и дорожный конус. – На что ты уставился?

Мать усмехнулась. Тебе нравится помада? – хлопая слипшимися ресницами. Только девочкам нравится косметика, а ты же не девочка, Марик, ты мальчик, потому нечего на меня глазеть с открытым ртом.

Ну да, ну да, куй железо, пока горячо. Я развернулся и пошел прочь, по пути прихватив мячик.

– Можно погулять? – спросил я.

– Увидишь отца и с ним же зайдешь домой, понял? И никаких «можно еще полчасика».

Выйдя из квартиры на лестничную площадку, я наконец-то вздохнул полной грудью. Я еще не понимал, отчего мне так тяжело дышать дома, будто в нем какой-то газ ядовитый разлит по воздуху. Он отравляет меня, душит. Как в нашей «пятерке» – стойкий запах бензина, запах старого металла. Когда мы куда-то едем, меня всегда укачивает или тошнит от него. Когда я не выдерживаю и быстро затыкаю рот ладонями, отец ругается, со скрипом выкручивает руль и останавливается у обочины. Тут же я вылетаю на свежий воздух под брань отца «дверь, бля, попридержи, оторвет же!», и меня выворачивает наизнанку. Я вытираю рот, сажусь обратно, и машина трогается с места. «Ты че, так всю жизнь блевать будешь?» – я вижу недовольный взгляд отца в зеркале заднего вида.

Пробегая мимо третьего этажа и украдкой бросая взор на дверь новых соседей, с досадой я понял, что уже прошло больше двух недель, а мы с Ним так и не познакомились. Нужно принимать срочные меры.

Немного нерешительно я приблизился к двери, потоптался с ноги на ногу и занес руку к звонку. Моя недавняя победа: я стал дотягиваться до дверного звонка. Обычно я умел только стучать в дверь, бам-бам-бам, а такой-то-растакой-то выйдет погулять? Нет, не выйдет, нечего стучать в дверь, пошел отсюда, мальчик!

Я позвонил, очень коротенько. Не «бзззз», а «бз». Трусовато получилось, но я принялся ждать.

Дверь открыла Его мать, в легком платье цвета голубого неба с тонким ремешком на талии. Пару секунд концы ремешка покачивались и успокоились.

– Привет, Марк! – сказала она.

Я растерялся. Это было весьма неожиданно, я даже и думать не смел, что они помнят мое имя. Не Марик, а Марк, прямо как взрослому.

Назвал Его имя, вышло нервозно, из-за чего оно вылетело корявым звуком. А Он выйдет погулять?

Для показушной уверенности я выдвинул вперед себя мяч и легонько стиснул его пальцами. Наверное, даже покраснел как рак. Черт бы побрал мою стеснительность! Я робел перед людьми, которые пытались разговаривать со мной по-нормальному, по-человечески. Порой мне казалось, что я забываю человеческий язык, и слова ворочаются во рту, как неповоротливые булыжники, непослушный язык прилипает к нёбу, а зубы стальными ставнями крепко-накрепко сжимаются.

– Конечно, выйдет! Подожди Его во дворе, – ответила она и улыбнулась. Искренне, тепло, миролюбиво.

Окрыленный надеждой, я выскочил во двор. Был август, последний месяц школьных каникул. В этом году я переходил в пятый класс и слабо надеялся, что Он тоже отныне будет ходить в мою школу. Подумать только, каждое утро мы будем видеться, вместе идти до школы извилистыми дворовыми путями. А если Он попадет в мой класс? На этой мысли у меня поджилки затряслись, и я остановился прямо посредине улицы – ни дать ни взять сама статуя. Ух, сколько всего интересного пророчил бы наступающий школьный год! Грея мысль, я принялся набивать удары мячом то левым, то правым коленом. У меня неплохо выходит подобное, ударов десять на каждую точно приходится, вот бы Он увидел это! Представляю, выходит Он из подъезда, а тут я, бац, бац, бац правым, бац, бац, бац левым, и все без продыху.

– Привет, – раздалось у меня над ухом, отчего я вздрогнул и неуклюже согнул ногу в колене. Мяч лишь мазнул по лодыжке, стукнулся об асфальт и покатился.

– Держи его! – вскрикнул я и бросился за мячом, которому хватило минуты, чтобы закатиться под соседскую машину.

– Блииин! Блииин! Блииин!

В одночасье у меня кончился весь словарный запас. Всем телом я плюхнулся на асфальт, явно не замечая, что содрал кожу на коленях, и потянулся рукой за мячом. Далеко. Надо лезть.

– Давай я, – предложил Он.

Я что, сказал это вслух?

– Я меньше тебя. Может, получится.

И Он полез. Раскорячился на асфальте в своих шортах цвета хаки, в которых был тогда на лестничной площадке, и черной футболке. Тощие ноги, как у неопытного лягушонка в первом плавании, растопырены в стороны, худые и острые лопатки натянули футболку, а волосы на затылке смешно приподнялись. Ловкач, Он дотянулся до мяча и с силой толкнул его кулаком вперед, отправляя из заточения на свободу. Обратно Он выбирался с той же неуклюжей грацией, отчего локтем едва не заехал мне в глаз.