Ксения Нихельман - Нелюбовь

– Вот и все, – Он показал мне свою улыбку с плохо намеченными ямочками на щеках. Будто легкая тень пролегла в уголках губ. Неуловимое, но притягательное, обыкновенное, но волнующее.

Честно говоря, хоть убей, но я не помню, сказал ли Ему спасибо за это? Голова опустела настолько, что я собственное имя позабыл.

– Ох, смотри, ты коленку разбил!

Приподняв и вытянув ногу, я заметил ссадину, небольшую, типичная детская травма: кровь и грязь, и как обычно, все вперемешку. Да и надо признать, на ногах у меня живого места нет. Моя мать говорит, что это все оттого, что я родился не как все нормальные дети головой вперед, а ногами. А отец добавляет, что у меня все через жопу. Я неусидчивый, не могу подолгу стоять на месте, чтобы не запрыгать, не забегать, не вертеться как веретено. Мне нравится, когда мои ноги в движении, несут меня куда я только пожелаю. Наверное, ноги – единственное, что в моей власти, единственное, чем я могу распоряжаться.

Мы подняли мяч и направились к детской площадке, где было типа футбольное, типа хоккейное, типа волейбольное поле. Какие-то две копуши с одинаковыми хвостиками на голове там уже прыгали на скакалках. Семилетки, малявки, короче.

– Свалили отсюда, – уверенно сказал я и скосил на Него глаза, что левый глаз чуть не вывернуло наизнанку.

Девчонки что-то затараторили, одна, самая борзая, даже чуть не накинулась на меня, откинув свои хвостики назад.

– Ты че, мелкая, – начал я, нетерпеливо постукивая пальцами по мячу, тем самым показывая, что время тик-так тикает, а поле до сих пор несвободно. Я чувствовал силу, превосходство. Над кем? Над девчонками, разумеется. Главное, чтобы эту силу видел Он. Он должен знать, с кем теперь дружит, должен радоваться этому обстоятельству. Ну а как иначе?

– Да брось, – неожиданно сказал Он, – тут всем места хватит. Поле большое.

– Что? – не веря собственным ушам.

– Пошли туда, на тот край, а девчонки пусть тут играют.

Серьезно, что ли? Спокойно Он забрал из моих рук мяч и неторопливой походкой поплелся вперед. Нет, вы это слышали? Для кого я тут распинался, а?

– Придурок, – шикнула девчонка с откидными хвостиками.

– Сама такая, – ответил я.

Пока мы добирались до противоположного края поля, я не сводил глаз с Его ног. Под коленками гладкие и загорелые. Я же был смуглым на одну четвертую: когда я раздевался догола, то было хорошо видно, что в шортах и футболке я провел все свое лето. Не выдержав, я отвернулся в сторону.

Он сразу же встал на ворота и кинул мне мяч, не пнул, как подобает, а кинул.

– Ну… Ты это… ловить мяч умеешь? – только и сумел выговорить я.

– Попробую. Если не получится, то ты меня научишь?

Вот же поворот! Неожиданно.

Мы принялись делать первые неумелые шаги в игре, я осторожно подавал, Он принимал. Не знаю, сколько прошло времени, но игра прекратилась только тогда, когда по двору прокатился отцовский крик:

– Марк, домой!

– Вот же, блин, папка из гаража вернулся! – впопыхах я схватил мяч и уже было метнулся в сторону дома, но что-то меня остановило. Он продолжал стоять на воротах, немного уставший, с нависшими на глаза прядями волнистых волос, прижимая ступню левой ноги к ягодицам, как это делают настоящие спортсмены, растягивая мышцы. – Завтра… это… поиграем еще?

– Давай, – ответил Он и слабо улыбнулся.

Я быстро добежал до отца, прямо как пуля, пущенная из самого крутого оружия. Мне было очень жарко, я весь горел, и от этого мне было очень хорошо: не помню, где прочитал, но я был похож на полыхающий лес, который горит, чтобы возродиться заново.

На минутку – всего-то! – я обернулся и поглядел в Его сторону. Он все еще стоял на том же месте и рассеянно озирался по сторонам, как какое-то сонное создание, ну или создание из сна, не уверен, как правильно. И во мне засияло одно крохотное желание, оно осторожно вынуло свою голову из пламени, подталкивая меня поднять руку и помахать Ему, как сделал Он в первый день нашей встречи.

– Кто такой? – вдруг спросил отец, проследив за моим взглядом. От отца пахло бензином и пивом, слишком тошнотворно.

– Новый сосед, с третьего этажа, – очень смущенно ответил я.

Отец хмыкнул:

– Придурочный какой-то. С такой-то прической, как у бабы.

И огонь в душе моей мгновенно погас…

Этим же вечером, лежа в своей постели, в уме я перематывал весь день. О закрытую дверь комнаты бился громкий звук, исходящий от телевизора. Отец смотрел свои фильмы. Пулеметная очередь, взрывы, визг колес и нескончаемое повторение гундлявым мужским голосом «вот же дерьмо!». Я натянул на голову одеяло, чтобы ничего не слышать и сосредоточиться, в конце концов, уже на том, как я себя сегодня повел. Отчасти я был крут, ну, когда разобрался с девчонками и выбил нам место на поле. Да я и отлично подавал штрафные, что тут можно сказать… но… за все время нашей игры я не сказал ни слова. Мы молчали оба, вернее, Он пару раз пытался что-то спросить, а я отмалчивался, стеснялся. «Вот же дерьмо!» – в сотый раз повторил голос. Это точно, выдохнул я и с силой ударил рукой по кровати.

Внезапно звук переменился; с пулеметной очереди на стоны, женские. Вот же дела! Мгновенно я высунул голову из-под одеяла и насторожился, как-то прям нездорово оживился. Громче и громче! В животе мне стало… неприятно, неспокойно. Послышался мамин голос, она заорала на отца, что тот вконец обнаглел, при живой жене-то! Неизвестная женщина из телевизора выпустила свой последний, истошный стон, и пулемет как ни в чем не бывало продолжил свое «тра-та-та-та-та». «Дерьмо» – на этот раз прозвучало как мое спасение.

***

Новость, что Он будет ходить в мою школу, невероятно обрадовала меня; у меня даже не получилось скрыть искренней улыбки. Вот только Он почему-то расстроился.

– Почему? – спросил я, чувствуя, как внутри растекается грусть-тоска смертная.

– Мне нравилась предыдущая школа.

Да – да, я уже был в курсе, что Ему нравились предыдущая школа, предыдущий район и их старенькая тесная квартирка.

– Там было здорово, – сказал Он, – может, как-нибудь съездим туда?

– Одни? – я, честно сказать, испугался.

– Ну да, а что тут такого? Предупредим родителей, это же на самом деле ненадолго, туда и обратно.

Он заметил, что я замешкался, сузил свои глаза под нависшей челкой в неверии. Наверное, думает, что я трус.

– Давай, – промямлил я.

Умру, но никогда не скажу Ему, что за все десять лет жизни не выбирался никуда из своего района, ну чтобы, так сказать, не по делу. Школа, работа, магазин под боком, говорил отец, зачем куда-то еще ходить? Мы даже в центре города не были. Говорят, там есть памятник Ленину, но только я его ни разу вблизи не видел. На «пятерке» мы ездим на наш огород – маленький клочок земли на пустыре, разлинованном, как рубаха в клетку, на точно такие же маленькие клочки. Весной мы мчимся объездными путями, поднимая вверх взбесившуюся пыль с земляных дорог, потому что отец не выносит город с его движением. Одни дебилы там носятся, говорит он. Обычно я сижу на заднем сидении в окружении ящиков с рассадой, на коленях у меня тоже ящик, а ярко-зеленые стебли побегов помидоров лезут мне в нос и глаза. В конце лета, все теми же путями, мы мчимся с ведрами, полными помидоров и огурцов, на коленях у меня ведро с огурцами, в «пятерке» духота, что потеют даже овощи, потому что окна наглухо закрыты: «Куда ты, епта, окно открываешь? Сейчас вся пыль в машине будет!» – орет отец. В начале осени сценарий тот же. Земляные дороги, духота, я на заднем сидении вместе с мешками картошки. Из чего ясно – я просто обожаю зиму.