Жорж Вотье - Шарлотта. Последняя любовь Генриха IV

Трубы звучали во дворце, и гвардия выстроилась в ряды.

Все дворяне, думая, что на город напали, бежали в доспехах и при оружии.

Скоро весь Брюссель был на ногах. Во всех окнах мелькали огни, издали слышался звук барабанов и набатного колокола. По улицам испуганные толпы бежали сломя голову и кричали:

– Французы! Французы! Французы!

Через час Нассауский дворец окружала целая армия.

Все городские ворота были заперты, и везде кричали:

– Французы! Французы!

Маркиз Спинола приехал верхом во главе своих офицеров, вооруженный с головы до ног и с жезлом в руке.

Двери дворца, охраняемые двойным рядом солдат, будто должны выдержать осаду, растворились перед маркизом.

В зале собрались принц Конде, принц Оранский, Вирей и двенадцать придворных эрцгерцога.

Рассуждали, шумели.

Через несколько минут после маркиза прибежал нунций. Оба соперника обменялись значительными взглядами.

– Союз против общего врага.

Принц подбежал к ним.

– Я ждал вас… Виновные арестованы; мы держим в руках нити заговора.

– Стало быть, это правда?

– Правда! Ждали только вашего прибытия, чтобы привести виновных… Вирей, приведите принцессу.

– Как, принцесса здесь? – сказал Бентивольо. – Что это вы, и не лучше ли держать в тайне…

Конде пожал плечами.

– Я пригласил вас сюда для того, чтобы вы были судьями…

Маркиз и нунций сморщились. Роль, предназначаемая им, вовсе им не нравилась.

Принцессу привел Вирей. Она держала себя гордо и надменно.

– Чего от меня хотят? Почему обращаются со мной как с преступницей? – спросила она, прямо идя к принцу, который торжественно уселся в кресло среди присутствующих, расположившихся полукругом, с важностью, приличной трибуналу.

Конде, намеревавшийся допрашивать и не ожидавший, чтобы его допрашивали самого, смутился, увидев, что его план расстроен.

– Извините, это должен я…

Но принцесса не дала ему кончить, а обратилась к Бентивольо и Спиноле:

– Ваше преосвященство и вас, маркиз, я не знаю, зачем призвали сюда. Но для чего бы это ни было, я требую от вас правосудия, я требую, чтобы вы от моего имени принесли жалобу эрцгерцогу и французскому посланнику на притеснения, которым меня подвергает принц Конде.

– Может быть, я должен был дать вам улизнуть?

– Не ожидайте, чтобы я отвечала на такие грубые оскорбления!

– А, гордость не допускает вам отвечать. Ну, другие ответят за вас. Вирей расскажет… За какой это женщиной он гонялся в саду?

– Откуда я знаю? Он имел дерзость гнаться за ней со шпагой в руке до моих комнат, куда, как мне рассказывала девица де Шато-Вер, он осмелился забраться за несколько минут перед тем и где видел меня спящей.

Принц навострил уши.

– Вы видели принцессу спящей?

– Это правда…

– Но если так… – намекнул Бентивольо.

– Да, если ее высочество спала… – прибавил Спинола, который не хотел отстать от нунция.

Дело шло не так легко, как принц предполагал. Он переменил тактику.

– Отвечайте, Вирей. Что говорит эта молодая женщина, которую захватили?.. Кто она? Зачем она приходила сюда?

– Она уверяет, что замужем и в разлуке с мужем, что наконец успела соединиться с ним, что они хотели бежать вместе. Боясь, что их увидят, если они уйдут с улицы, она пошла через сад, стараясь найти выход из дворца, что, преследуемая нами, она бросилась в галерею и оттуда, сама не зная, куда идет, вбежала в комнаты принцессы.

– Какой прекрасный роман!.. А любезник, державший лестницу, что говорит?

– Это муж, ваше высочество… Его рассказ нисколько не разнится от рассказа его жены.

Принц побледнел от гнева и с страшным ругательством ударил кулаком по ручке кресла.

– Но, стало быть, неизвестно ничего…

– Ничего, ваше высочество.

– Они все лгут, это ясно. Пусть их приведут.

Прошло пять минут.

Присутствующие, недовольные своей ролью, хранили глубокое молчание.

Отворилась дверь, и вошла Мариетта.

Она была очаровательна: с оживленными глазами, пылающими щеками, улыбкой на губах.

Дверь опять отворилась, и вошел Жан, бледный как мертвец.

– Наконец, – закричал принц тоном торжества, – мы узнаем правду!

Приметив свою жену, Жан поднял руки к небу и подбежал к ней.

– Моя жена!.. Моя Мариетта… Нашлась!

Крик был искренний, ошибиться было нельзя.

– Кого вы ждали с вашей лестницей? – спросил Конде, резко перебив эти восторги.

– Кого мне ждать, если не Мариетту, если не мою жену…

– Что она делала в саду?

– Искала дороги; мы не смели выйти с улицы, боясь, что нас увидит негодяй Бассомпьер, который живет здесь поблизости и который увез ее у меня.

При имени Бассомпьера Конде навострил уши.

– Постойте, я вас узнаю…

– Это я сам, ваше высочество, ваш бывший казначей. Я имел честь привезти сюда письма Кончини и отца Котона.

– Да, да, хорошо.

– В тот вечер, когда вы ждали, переодевшись, в кабаке.

– Довольно, довольно…

– И вас потом еще отвели в тюрьму.

– Молчите!..

Сцена становилась смешной. Конде, который намеревался устроить торжественное судилище, а слышал позади себя сдержанный смех, потерял терпение.

– Вирей, выведите его и уведите принцессу в ее комнаты.

Принцесса встала и прошла мимо Вирея так надменно, как вошла.

Она остановилась у дверей и последний раз обратилась к нунцию и маркизу:

– Поручаю вам мою защиту, господа. Передайте эрцгерцогу и французскому посланнику мой протест против оскорбления, сделанного мне.

Они оба поклонились.

Конде растерялся. Он видел около себя только насмешливые лица.

Принц Оранский, боявшийся разделить смешную сторону этого дела, первый заговорил:

– Из всего этого выходит то, что мы испугались слишком скоро, если не совсем напрасно…

– Напрасно!.. – закричал Конде. – А депеша испанского посланника, сообщающая нам о заговоре?

– Посланник мог ошибиться.

– Он узнал об этом от королевы Марии, которой передал это отец Котон, узнавший от самого короля…

– Хорошо. Но все-таки тревога была поднята по-пустому.

– Я боюсь, – заметил маркиз Спинола, – что ваше высочество слишком поторопились…

– И что все это наделает огласки без достаточной причины, – прибавил нунций.

– Без причины!.. Но когда я знаю, что ее хотели увезти…

– Попыток серьезных не было… И его преосвященство сказал правду, что выйдет большая огласка из ничего, – возразил маркиз, которого обращение принцессы совершенно переубедило. – Весь город в тревоге…

– Я лишь хочу разгласить, что король имеет намерение…

– На вашем месте я стал бы защищаться, но не разгласил бы этой тайны по всему городу.

– А если мне угодно так…

– Но нам не угодно играть роль в этой комедии.

Нунций заговорил, в свою очередь: