T. Malory - Над бурей поднятый маяк [СИ]

Уилл взял девушку за запястье.

Небо, раскачиваясь из стороны в сторону, рухнуло на Содом и Гоморру дождем из пламени и серы.

«Я бы отдал тебя Топклиффу, — мельком думал Кит, сгорая заживо и возрождаясь из пепла, пока ореховые скорлупки кругло хрустели под ногами. — Тебя, и твоих шлюх. И смотрел бы, смеясь и лузгая орехи, как ты умираешь. Если бы ты был кем-то другим. Если бы я был кем-то другим. Если бы мы оба могли выбирать».

— Здравствуй, Уилл, — проговорил он приветливо. — Я беспокоился, не пошатнули ли сложившиеся обстоятельства твое настроение… Но ты, как теперь вижу, не скучал и не собираешься скучать. Это похвально.

Оба замолчали. Девица, вблизи еще более сдобная, была из тех, кого можно было назвать хорошенькими — и глядела на Кита во все глаза, растерянно приоткрыв пухлый ротик. Шелест ее юбок был близко, так близко. Кит откинулся на край сцены спиной, и с тем же застывше-веселым выражением зудящего от гнева лица кивнул на нее:

— Не представишь меня своей подружке, Шекспир?

Где-то за занавесом, вспучившимся от сквозняка, как брюхо беременной бабы, затопали ногами, и Хенслоу заорал громовым голосом капитана тонущего корабля:

— Конечно, я всегда мечтал об этом! Загадывал только это желание на Рождество на протяжении сорока лет! Еще одно слово, Слай, и я сам пойду играть этого злоебучего Гавестона!

Не на скрип ореховых корок под легкими шагами, не на вкрадчивый вопрошающий голос — Уилл обернулся на дуновение воздуха, принесшего знакомый запах и знакомое тепло, от которого жгучая нежность разом сдавила грудь, перекрывая дыхание.

Позади стоял Кит.

«Ты пришел, — хотелось сказать Уиллу, — ты пришел, а я, представляешь, все еще боялся, что ты не придешь, что все, что было вчера — лишь сон. Но боль при каждом шаге напоминала мне о тебе — и я радовался, что все по-настоящему. Мог ли я когда-нибудь думать, что буду радоваться боли? Это удивительно, Кит, и смешно до чертиков, и я так счастлив. И все это дал мне ты, ты, ты».

Уилл обернулся стремительно, всем телом, тут же забывая о девушке на сцене, о своих тяжких размышлениях и их общих проблемах.

— Кит, тут такая история… — он улыбался навстречу Киту. Тянулся к нему, как тянулся всегда, стоило лишь его увидеть. Хотелось немедленно прикоснуться к Киту, заключить его в объятия, вновь нарушая все правила и все приличия поцеловать его прямо здесь, наплевав, что на них смотрят, на них не могли не смотреть, смотрели — всегда. Он потянулся — и осекся, напоровшись на уже знакомый, стальной и твердый взгляд Кита, на обманчиво-ласковый вопрос.

— …Подружка? Какая подружка, Кит? А, ты про Лиззи, то есть Беллу.

Уилл обернулся, наконец, вспомнив, о девушке, с которой говорил до появления Кита. Кажется, она спрашивала его о чем-то, но о чем — Уилл уже не мог вспомнить. Да и была ли она, не померещилась ли с усталости?

Девушки на месте не оказалось. Подобно сонму других театральных призраков, она растворилась в воздухе, едва завидев солнце. Уилл махнул рукой:

— А, ерунда, Кит. Эта девушка чем-то приглянулась Кемпу, и он назвал ее Беллой, а на самом деле ее зовут Лиззи… Кит?

Белла, конечно, не осталась бы ни на минуточку в своем ремесле, если бы не владела искусством вовремя исчезать. И знанием, когда наступает это самое «вовремя». Конечно, дурочкой она не была, несмотря на возраст и простоватую внешность, и могла бы понять, что не нужная, лишняя еще много раньше.

Да вот только мастер Уилл был такой добрый, хоть и рассеянный, и уходить от него ну никак не хотелось — так тепло было от его улыбки, что вопреки всему Белла норовила подольше побыть рядом. И говорил он ней, будто она была леди какая — вот так чудо.

А потом Белла увидела мастера Марло. Да так и застыла, глупая курица, с открытым ртом. Какие же они все-таки были красивые оба — что мастер Марло, что мастер Уилл. такие красивые, хоть такие разные, что у Беллы даже дыхание сперло — вот же везучая она сегодня! А потом мастер Марло глянул на мастера Уилла, и Белла увидела — да что там видеть, это и слепой мог бы увидеть! — так смотрят только на того, кого любят без памяти. И так же ревнуют.

И бежать бы ей сразу, да вот не подумала даже, что мастер Марло может ревновать к ней. И только когда он глянул на нее — будто шпагой проткнул сквозь улыбочку, Белла струхнула: а, ну, прирежет и вправду? Шлюшья жизнь не стоит и полпенни, а про мастера Марло ходили такие слухи… Теперь, глядя в его глаза, Белла верила, что все, что о нем говорили, правда. И она поторопилась, отступила за занавес, пока мастер Уилл обернулся к мастеру Марло — ну, а вдруг все же забудет. Эх, трусиха она все-таки, как есть трусиха. От того и счастья не видать.

Глупая курица оказалась курицей не столь уж глупой — и исчезла, будто подхваченный ветром осенний лист, стоило Киту бросить на нее быстрый взгляд. Конечно, сплетен в ее хорошенькой головке было больше, чем веснушек на вздернутом носу — и она знала, когда и перед кем стоило качать бюстом, а от кого — делать ноги, да побыстрее. Уилл улыбался — заискивающе, лепетал что-то — опять про Кемпа, снова про ту проклятую ночь, что, по всему, запомнилась ему куда больше, чем он пытался показать.

Отвернувшись и скрестив руки на груди, Кит смотрел туда, где за Беллой, или Лиззи, или, мать ее, продажной сукой, ублажавшей Уилла Шекспира в ночь, когда он решил покинуть дом на Хог-Лейн навсегда, качнулся тяжелый пыльный занавес.

На занавесе были вышиты десятки мохнатых звезд — с тех самых пор, как в «Розе» впервые дали «Трагическую историю доктора Фауста».

— И вправду — чем это, ума не приложу, — промурлыкал Кит, все еще продолжая глядеть в сторону. Он начал подергивать голенью — едва ли не роя землю, как застоявшаяся лошадь, и все это было сущей нелепостью, унизительной дуростью влюбленного, потерявшего голову. — Может, тем, что она убегает, когда ты пытаешься заговорить с ней? Или ей трудно лишь беседу вести, а вот раздвигать ноги перед ночными гостями — запросто?

Он перебил сам себя — резким вздохом.

Дик, выступив из-за занавеса с другого конца сцены, клялся в любви своей Кэт, по-петушиному высоко вскрикивая. На подмостки вывалился Филипп Хенслоу — в гордом одиночестве, несколько раз обернувшись туда, где наверняка топталась рыжая потаскушка, подслушивая, о чем будет беседовать ее незабвенный клиент по дешевке с каким-то там Китом Марло, не удостоившимся даже представления шлюхе.

— Надеюсь, промеж ног у нее нет веснушек — иначе ей бы пришлось травить их лимонным соком, чтобы привлекать таких красавчиков, как ты, — сварливо прошипел Кит, и снова расцвел улыбкой по направлению к хозяину «Розы». — Приветствую, мой добрый работодатель. Отчего твое чело так хмуро? Смотри — нашему Уиллу весело, он распускается, как цветочек в цветнике, пока я шляюсь Бог, или, вернее сказать — хер знает где, улаживая наши дела…