Лоретта Чейз - Обольстительница в бархате

Но он был тут — воплощение изящества и элегантности. Стоял и вглядывался в свет и тени вестибюля. Он был тут! И стоял точно в том месте, где свет от ламп из вестибюля создавал ореол вокруг его головы, подчеркивая темное золото отдельных вьющихся прядей. Как и шейный платок, они не были в идеальном порядке. Напротив, были спутанными, словно он только что вылез из постели. Леони вспомнила ощущение от прикосновения к густым локонам, когда погрузила пальцы в его волосы. Ей показалось, что они до сих пор у нее под рукой.

Перед ней вдруг возникла картина Боттичелли. Она увидела, как богиня любви гладит бога войны по обнаженному телу. Она увидела, как Марс дотронулся до Венеры и принялся ласкать ее в таких местах, до которых некоторые дамы даже себе не позволяют касаться.

Леони скрестила руки перед собой и стала ждать. Она смотрела, как Лисберн выпрямил голову, как кудрявые пряди вернулись на свои места, когда он наконец нашел свою шляпу на полу, куда ее уронил. Потом почистил поля, надел шляпу. Взялся за ручку двери, отворил ее и вышел.

Минуты не прошло, Леони даже не успела, справившись с досадой и разочарованием, дойти до лестницы, как Лисберн вернулся. Захлопнув за собой дверь, кинул шляпу на столик и заключил ее в объятия. Все в одно бурное движение.

Он накинулся на нее с поцелуями. Его руки гладили ее тело, плечи, спину. Потом прижал к себе. Она впилась пальцами в его спину, чтобы стать еще ближе.

Прервав поцелуй, он отодвинулся.

Леони оттолкнула его от себя и развернулась, чтобы уйти. Пусть убирается, куда хочет! Сейчас это ее единственное желание. Однако он схватил ее за руку, и в следующую секунду она поняла, что прижата спиной к стене. Тут Лисберн наклонился к ней и сказал тихим, охрипшим голосом:

— К дьяволу, Леони!

А она ответила:

— Я вам никакая не Леони… — Поцелуем он заставил ее замолчать.

Надо было остановить его. Причинить ему боль, если потребуется.

Но она даже не стала делать вид, что борется с ним. Лучшее решение — стоять вот так, упираясь ладонями в стену, пока он пытается утянуть ее за собой в темноту. Его губы и язык то упрашивали, то требовали, подводя ее к самому краю, за которым, как казалось, бушевало море, и вздымались волны, грозившие утащить в бездну.

Леони понимала, что он опирается руками о стену по обе стороны от ее лица. Большое тело нависает в каких-то нескольких дюймах над ней. Он зажал ее. И все узкое пространство между ними заполняет его запах, более острый и темный, чем обычно. Его вкус она ощущала у себя во рту и не могла отделаться от этого ощущения. Ей все никак не удавалось восстановить равновесие, ноги дрожали, и если бы она не держалась за него, то сползла бы вниз по стене.

Лисберн отпустил ее губы.

Она подняла руку, чтобы ударить его, потому что тонула, а он играл с ней. Но тут Лисберн совершенно неожиданно приложился губами к ее щеке.

Леони втянула в себя воздух.

А потом он принялся покрывать поцелуями ее лицо. От такой нежности ей стало больно, захотелось заплакать.

С похотью она бы справилась.

С нежностью — нет.

Леони не могла пошевелиться. Стояла как зачарованная, готовая растаять. Его поцелуи напомнили ей теплый летний дождь. Сопротивляться не было сил, он уже целовал ее шею. Потом спустился ниже, коснувшись губами плеч. И она даже перестала понимать — по-прежнему стоит ли или уже летит в падении.

Но нет, Леони все еще держалась на ногах. Стояла потерянная. Убрав ее руки со стены, Саймон взял ее лицо в ладони, потом, не торопясь, провел руками по плечам, по груди. Она подумала, что ей нужно заново научиться дышать сквозь этот прилив чувств.

Над ухом прозвучал его голос, хрипло и низко.

— Прикажи мне остановиться.

— Нет, не хочу.

— Не заставляй решать меня. — Между словами он целовал ей шею.

— Я так и сделаю, — сказала Леони. Если ему захочется остановиться, пусть останавливается. Он знает, что делает. Это для нее все было внове. Кроме того, она не была знатоком в области морали. Пусть сам решает.

— Леони!

Ее имя, произнесенное вслух, и то, как он это произнес, заставили сжаться ее сердце. Так нечестно! Чего еще ему нужно? Почему он не берет, что явно принадлежит ему?

Выбросив руку вперед, Леони схватила его за шейный платок.

— Иди! — выдохнула она. — Кто тебе мешает? Зачем ты вернулся? Я тебя просила? Я удерживаю тебя здесь?

— Ты меня не останавливаешь.

Он оставил это на ее усмотрение! На усмотрение той самой, которая влюбилась до беспамятства и чье сердце он собирается разбить. Той самой, которая ничего не знает о том, как занимаются любовью, и имеет представление только о механике этого процесса, что абсолютно бессмысленно!

— Отлично! — сказала она. — А теперь перестань играть со мной. — Отпустила шейный платок и, собрав последние остатки силы воли, оттолкнула его от себя, сильно, как смогла. Потом развернулась и двинулась к лестнице, откинув волосы с лица.

Он — мужчина. И, по идее, должен хотеть от нее лишь одного!

Насколько это может быть трудно?

Марселина должна была бы…

— Ты запрешь дверь на засов? — донесся голос из-за спины.

— Только когда буду уверена, что ты ушел.

— Это не безопасно.

Она не остановилась.

Не безопасно! С ним все в порядке?

Когда Леони миновала площадку, то услышала, как засов громыхнул и встал на место, с усилием.

Сердце неистово заколотилось.

Она ускорила шаг, преодолевая последние ступеньки, и направилась в комнату для заседаний. Там передвинула манекен, подровняла стопку модных журналов. Ничего не значит, если он снова придет и снова уйдет. Она пережила разорение в Париже и катастрофу в Лондоне. Пережила замужество сестер, вышедших за аристократов. Судя по всему, он принял решение. Она переживет и это, что бы ни случилось.

В коридоре послышались шаги. Он остановился у порога. Леони не обернулась.

— Ты ведь знаешь, что я не могу уйти, пока кто-нибудь не закроет за мной дверь, — сказал Лисберн.

— Это хорошая причина, — усмехнулась она.

— Иди сюда, — позвал он.

В ней вскипела кровь. На миг мир вокруг окрасился в кровавый цвет. Сейчас бы ей оружие в руки. Ржавый топор — было бы самое то.

Леони обернулась.

— Иди сюда? — переспросила она. — Иди сюда! Да что это с тобой?

— Я попытался уйти, но не могу же оставить тебя в таком состоянии. — Он сделал неопределенный жест рукой.

— Ты не можешь оставить меня в моем собственном доме?

— Я не хочу… Я не понял… — Он замолчал, сдвинув брови. — Ты разозлилась, и это не безопасно…

— Тебе обо мне ничего не известно.

— Только не говори, что можешь сама о себе позаботиться. Я знаю, что это не так, — заявил он. — Ты могла бы ударить меня, дать пинка, воткнуть в меня шляпную булавку. Ты не сделала ничего!